Следующие несколько часов остались в памяти как весьманеприятные. Для меня неприятности начались, как только милиционерпоинтересовался моим именем. Я на чем свет стоит проклинала свою лень: почемубыло сразу не сказать Аркадию, что я вовсе не Наташа? Теперь это былозатруднительно: в соседнем номере труп, а я вдруг заявляю, что я не НатальяПавловна Егорова, и не могу внятно объяснить, зачем мне понадобилось выступатьпод чужим именем. Аркадий с высоты своей гражданской позиции усмотрит в этомБог знает что. Прикинув, чего мне это может стоить, я решила отложить решениеданной проблемы на завтра, а пока оставаться Наташкой — какая, в общем,разница? Это я себя так успокаивала, заведомо зная, что история обернетсябольшими хлопотами. Наташкина была идея отправить меня к Аркадию Юрьевичу, воти будет пожинать плоды… Ох, как мне все не нравилось… Я начала злиться.

Аркадий увлеченно свидетельствовал, милиционер терпеливозаписывал. А я поражалась способности людей обманываться, или видеть то, чего инет вовсе, или просто фантазировать — наверно, всего понемногу. Вот, к примеру,Аркадий уверял, что предполагаемый убийца был высок и широкоплеч, брюнет, втемном костюме и светлой рубашке. Между тем ростом он был не выше самогоАркадия, то есть среднего, волосы имел русые, одет в джинсы, зеленую водолазкуи замшевую куртку. В левом ухе болталась серьга в виде крестика, а во ртунедоставало двух нижних зубов. Все это я держала при себе, впутываться во чтобы то ни было — не в моих правилах. Хотя, судя по всему, я уже впуталась.

— У него были усы. Правда, Наташа? Никаких усов, это ужточно. Я покачала головой.

— Не разглядела. Я же видела его меньше секунды. Онналетел на нас и скрылся. Если я его сейчас в коридоре встречу, вряд ли смогуузнать.

Милиционер оказался человеком с понятием и удовлетвореннокивнул: словоохотливость Аркадия начинала его тревожить. В конце концовнаступил момент, когда и она иссякла. Аркадий с сожалением замолчал. На этаже кэтому моменту было столпотворение. По коридору сновали разные люди, в форме ибез. По обе стороны отгороженного пространства томились постояльцы гостиницы,пытались заглянуть в приоткрытую дверь триста десятого номера и получали явноеудовольствие, несмотря на позднее время, когда самым разумным было бы лечьспать. Жаль, так думала одна я.

В душе зрело беспокойство. Я попыталась понять причину:подвела Наташку, Геру и сама оказалась в двусмысленном положении… Нет, нетолько это… Беспокойство нарастало, крепло и начинало походить на предчувствие.Мне вдруг очень захотелось исчезнуть, оказаться как можно дальше от этогоместа. Ближе к утру таковая возможность представилась.

Наташке я позвонила из автомата.

— У меня новость.

— Пять утра, — зло прошипела она.

— А у меня плохая новость, как раз ко времени.

— Ты надавала ему пощечин?

— За что, интересно? Он семьянин и гражданин, ксожалению.

— Давай свою плохую новость.

— В номере напротив убили парня. Кажется, мы виделиубийцу.

— Что значит «кажется»?

— Аркадий Юрьевич утверждает, что видел. Я же, конечно,ничего не видела, не слышала, следовательно, свидетельствовать не могу. Зато нанего потратили тонну бумаги.

— Он что, псих?

— Похоже на то… Твоя была идея подсунуть меня вместосвоей особы?

— Ну?..

— Вот и выкручивайся, свидетель. Наташка что-тозаверещала, но я повесила трубку. Села в машину, включила «дворники» ипризадумалась. Домой мне совершенно не хотелось, к Наташке тем более. Кажется,больше не к кому. Аркадия Юрьевича поместили в номере в другом крыле гостиницы(попросился все-таки подальше от покойника), и сейчас он скорее всего спалкрепким сном, удовлетворенный сознанием выполненного долга. Я вздохнула изавела машину. Было одно место на свете, где я могла спрятаться от всех и надосуге поразмышлять над причинами неожиданно накатившего страха. В двадцатикилометрах от города в тихой деревушке стоял старый дом, доставшийся мне откакой — то неведомой тетки по отцовской линии. Я была так мудра, что никому онем не рассказывала. Туда я и направила свои стопы, вернее, колеса.

Дождь зарядил надолго. Бесконечный дождь в деревне когохочешь доконает, я не исключение. Слоняясь из угла в угол, смотрела из окна,как мокнет под дождем Наташкина машина, и думала о разной чепухе. Например, какздорово бежать под дождем, шлепая босыми ногами по теплым лужам. Пробовать,однако, не стала: холодно, и ничего, кроме простуды, такая затея не сулила. Ябез конца пила чай и бродила по дому. Через два дня мне все надоело, и ярешила: вернусь. Гера с Наташкой за это время если и не смогли избежатьнеприятностей, то хотя бы успокоились и не станут насылать на мою голову карунебесную. Утешив себя таким образом, я после полу дня поехала домой.

Дождь кончился, а я боялась, что он будет лить до концасвета. Солнце робко пробивалось сквозь серую пелену, радуя торжеством светлогоначала над темными силами. Два дня абсолютного безделья явно пошли мне напользу.

Я подъехала к дому со стороны задних ворот, но въезжатьвнутрь не стала: Наташа скорее всего сейчас у меня, и законное средствопередвижения надобно ей вернуть. Калитка почему-то оказалась открытой, что былостранно: Наталья человек аккуратный, а про Геру и говорить нечего. Неужели онитак на меня разозлились, что изменили своим привычкам?

Сад выглядел уныло, столик с парой стульев как-то жалко, авсе в комплексе мне почему-то не нравилось. Я обошла дом: тишина и странноезапустение, точно отсутствовала я не два дня, а два года. Возле гаража стояламоя машина с открытой дверцей. Страх накатил мгновенно, сдавив горло и сбиваядыхание. Я направилась к парадной двери, дернула ручку: заперто. Вновь обошладом и толкнула дверь кухни — она с неожи данным скрипом открылась. Я тревожноогляделась: пусто, чисто, внешне безопасно. Войдя в коридор, громко позвалаНаталью. Дом отозвался гулкой тишиной, точно замок Спящей Красавицы. Янаправилась к своей спальне и тут почувствовала, что ковер под ногами странночавкает. Из ванной доносился слабый шум, из — под двери сочилась вода. Ужезная, что сейчас увижу, я рванула дверь. Наташка лежала на полу возле раковины,одетая в мое синее кимоно. Руки раскинуты в стороны, одна нога странновывернута… Лица не было: выстрел в упор превратил голову в кровавое месиво.

Кран закрыли неплотно, вода лилась через края ванны. Стаканс коньяком и лимон дольками на столике рядом. Я до отказа закрутила кран, селана мокрый пол и заревела.

Рука Наташки была холодной и жесткой. Я поцеловала ее руку исказала, глядя в потолок:

— Дура несчастная, чего тебе дома не сиделось? Сколькораз тебя учила: страсть к чужим тряпкам до добра не доводит.