Мы вышли и почти сразу юркнули в подворотню. Тут я дала себетруд сообразить, где мы. Вокзальный спуск, район полуразвалившихся одноэтажныхдомишек, приют бомжей и особо несчастных граждан, ждущих своей очереди навыселение. Часть построек уже снесли, на их месте красовались грязные пустыри,несколько бензозаправок, платные автостоянки и бесчисленные гаражи мелких икрупных учреждений.

Надо сказать, что к этому моменту передвигалась я с трудом.Очень хотелось посидеть с закрытыми глазами, вытянув ноги. А «муженек» мойнегаданный вышагивал бодро и даже насвистывал. По тому, как уверенно ондвигался, становилось ясно: у него есть какая-то цель. Так как у меня не былоничего, кроме головной боли, я решила положиться на него и не ломать головупонапрасну.

Мы перешли железную дорогу и минут через десять оказалисьвозле сквера — заросшего, грязного, с обвалившимся фонтаном в центре искульптурой пионера в одной из аллей. Обшарпанный пионер когда-то держал в рукегорн, как и положено пионеру, но горн уж не знаю кому понадобился, а ничем незанятые руки выглядели сиротливо, и кто-то на место горна пристроил облезлыйвеник. Мы пересекли сквер и оказались в переулке из трех домов. В первомотсутствовала левая стена, так что насквозь просматривались все комнаты слохмотьями обоев. Возле второго, двухэтажного и по виду жилого, на скамейкесидели две старушки, они проводили нас любопытными взорами. Во двор третьего мысвернули.

Двор представлял собой большую помойку. Возле рухнувшегосарая покрывался ржавчиной древний «Запорожец». Узкая тропинка вела в глубьдвора к двухэтажной развалюхе, угрожающе завалившейся вправо и явно нежилой.Пока я изучала двор, мой новоявленный приятель поднялся по шатким ступенямкрыльца и постучал. В доме номер три стояла гробовая тишина. Я силилась понять,живет здесь кто или нет. Дверь в подвал была заколочена двумя досками, окназашторены, но стекла такие грязные, что занавески выглядели половыми тряпками. Междутем моему спутнику надоело ждать, он спустился вниз, сунул руку под крыльцо иизвлек ключ. Распахнул дверь и сказал:

— Заходи.

Я с некоторой опаской вошла и оказалась в довольночистенькой прихожей. Прямо передо мной дверь вела в кухню, окнами во двор.Справа еще две двери в комнаты. Вполне человеческое жилье. Мы вошли в кухню.

— Садись, — бросил тип.

Я села на табурет, испытывая чувство, близкое к блаженству,бросила под стол сумку и решила проявить любопытство.

— Вас как зовут?

— Алексей, — ухмыльнулся он, устраиваясь напротив,потом уставился на меня и заявил:

— Давай-ка, дорогуша, объясни, что у тебя за дела.

— Так ведь не знаю, — пожала я плечами,демонстрируя полнейшее неведение.

— Ага, — кивнул он.

— Ага, — кивнула я.

— Ишь ты… — Он поднялся, вышел в прихожую и через паруминут вернулся с куском веревки. Я настороженно наблюдала за егопередвижениями.

— Эй, это зачем?

— Это для простоты общения.

Я вскочила, но, зажатая между стеной и столом, мало-мальскидостойного сопротивления оказать не могла. Поэтому он очень скоро подтащил меняк противоположной стене и подвесил на крючок за связанные руки. Крючок был вбитнасмерть и довольно высоко. Как я ни старалась, а дотянуться ногами до пола несмогла, поэтому очень скоро начала испытывать серьезные неудобства. Но типу поимени Алексей было на это наплевать. Он извлек из холодильника банку тушенки,достал хлеб, нарезал его устрашающей толщины ломтями и принялся есть. Он ел, ая его разглядывала. Назвать его симпатичным могла лишь женщина с богатым воображением.Если исходить из того, что шрамы украшают мужчину, то его разукрасили на славу— какой — то шутник очень постарался, а потом сшил остатки на скорую руку,видно, слыхом не слышал об эстетике. Нос, короткий и довольно широкий отприроды, был перебит по крайней мере в двух местах, что придало лицу особоеочарование. Странно, что все зубы при этой физиономии выглядели целыми — еслиони настоящие, конечно.

Он продолжал ухмыляться и одновременно жевать,сосредоточенно и с явным удовольствием. В общем, повезло как утопленнице. Еслибы кто-то поинтересовался моим мнением, я бы предпочла блондина с умным,интеллигентным лицом, крепкой, но изящной фигурой, который не стал быподвешивать женщину на крючок и с аппетитом жевать тушенку из банки, а,прикрывая меня от пуль своей грудью, говорил бы что-нибудь остроумное иприятное, желательно на тему: тебе не о чем беспокоиться, дорогая… Да… какговорила моя бабушка, с нашим-то счастьем…

Я попыталась обнаружить в нем что-нибудь положительное.Трудно это было… Ладно, у него мужественное лицо, перебитый нос придает емунеобходимую изюминку, и, вообще, довольствоваться нужно тем, что имеешь. Опятьже, если права пословица «Сила есть — ума не надо», то при такой комплекции вголове у него, как зимой в скворечнике. Что для меня, безусловно, хорошо.Кажется, он мне подходит, решила я, вздохнула и сказала:

— Вот есть люди умные, а есть дураки, которые вечно вчужие дела лезут.

— Ага, — согласно кивнул он.

— Бывает, у человека своих дел невпроворот, а ему всемало, так он норовит чего лишнего узнать, чтобы глупой головы лишиться.

— Точно. Полно дураков.

— Я ведь и сама с трудом понимаю, что происходит…

— Это конечно…

— Если кому-то до зарезу надо, мне не жалко, расскажу…

— Вот здорово…

— Слушай, сними меня отсюда, мне же больно.

— Тебе так только кажется.

— Повезло… нарваться на садиста… Мне в туалет надо. Вконце концов, ты можешь подвесить меня во второй раз. И в третий.

Он перестал жевать, извлек из-под стола мою сумку ивытряхнул содержимое на стол. Присвистнув, взвесил в руке пачку долларов.

— Откуда дровишки, деточка?

— Наследство.

— Везет. А у меня все родственники перемерли и хоть бычто оставили.

— Без понятия люди, — вздохнула я.

— Это точно.

Он поднялся, снял меня с крюка и препроводил к двери.

— Туалет вот здесь.

— А руки?

— Ловчи.

— Куда я денусь без денег?

Это подействовало, руки он мне развязал. Когда я вернуласьиз туалета, на плите фыркал чайник, а Алексей, человек Божий, выгляделповеселевшим — наелся, значит.

— А можно руки помыть? — голосом Красной Шапочкиспросила я.