Эта абсолютно неправдоподобная история вызвала сомнение у журналиста «Дагбладет», ведущего криминальную рубрику. Он назвал показания Эвандера Якобсена «чушью собачьей». Его позицию поддержал репортёр «Моргенбладет», который откровенно высмеял противоречивые показания молодого уголовника.

Но мнение журналистов не повлияло на присяжных.

Аксель Сайер был осуждён за изнасилование восьмилетней Хедвиг Госой. Его осудили также за убийство с целью скрыть другое преступление и приговорили к пожизненному тюремному заключению.

Ингер Йоханне Вик аккуратно сложила бумаги в небольшую стопку. Здесь были судебные документы и многочисленные вырезки из газет. Полностью отсутствовали документы, составленные полицией. Не было также ни протоколов допросов, ни экспертных заключений, хотя имеющиеся бумаги упоминали их.

Газеты перестали писать о деле сразу после вынесения приговора.

У Ингер Йоханне Вик приговор не вызвал особого удивления. Он стал логичным завершением истории, которая действительно заинтересовала её. На часах было полпервого, но спать ей совсем не хотелось.

Она прочитала ещё раз судебные документы, газетные вырезки, бумаги, содержащие рассказ пожилой женщины, – было о чём подумать.

Наконец Ингер Йоханне отложила бумаги. Уже начало светать. Через несколько часов она должна вставать. Девочка пробормотала что-то сквозь сон, когда она перевернула её на другой бок. Уснуть, определённо, уже не удастся.

– Всё это невероятно.

– Это нужно понимать буквально? То есть вы мне не верите?

Комнату недавно проветрили. Женщина сегодня чувствовала себя намного лучше. Она сидела в кровати. В углу работал телевизор, звук был выключен. Ингер Йоханне Вик улыбнулась и поправила покрывало.

– Конечно же, я вам верю. Почему вы подумали, что нет?

Альвхильд Софиенберг не ответила. Она перевела взгляд с молодой женщины на немой телевизор: картинки сменяли одна другую без всякого смысла. У неё были голубые глаза. Губы словно бы исчезли с овального лица, и виной тому были сильные приступы боли. Невысокий лоб прикрывали редкие волосы.

Когда-то, вероятно, она была красива. Сложно сказать. Ингер Йоханне внимательно рассматривала изменившиеся от старости черты и пыталась представить, как выглядела эта женщина в 1965 году. Альвхильд Софиенберг тогда было тридцать пять.

– Я родилась в тысяча девятьсот шестьдесят пятом, – вдруг сказала Ингер Йоханне и отложила папку, – двадцать второго ноября. Ровно через три года после покушения на Кеннеди.

– Мой ребёнок уже подрастал. А я как раз сдала экзамен по юриспруденции.

Она улыбнулась, слегка обнажив серые зубы, потянулась за стаканом с водой и отпила немного.

Сначала Альвхильд Софиенберг работала делопроизводителем в тюремной администрации. Она должна была оформлять ходатайства о помиловании, которые направлялись королю Норвегии. Ингер Йоханне это уже было известно из бумаг, переданных ей женщиной.

– Скучная, по правде сказать, работа. Но чаще всего я вспоминаю именно о том времени. Мне кажется, что у меня тогда не было никаких проблем. Я получила высшее образование, сдала экзамен на госдолжность, и это был большой успех. В то время. По крайней мере, для моей семьи.

Она снова улыбнулась и попыталась облизать губы кончиком языка.

– Каким образом вам удалось заполучить все эти документы? – поинтересовалась Ингер Йоханне и долила в стакан воды из графина.

Кусочки льда растаяли, из стакана слабо, но явственно запахло луком.

– Я имею в виду, что практически всегда к ходатайству о помиловании прикладывают все без исключения документы, касающиеся дела. Из полиции и другие. Я совсем не понимаю, каким образом вы смогли…

Альвхильд попыталась выпрямить спину. Ингер Йоханне нагнулась, чтобы помочь ей, и снова почувствовала запах гниющего лука. Он усилился, а потом превратился в вонь, забившую ей нос. Ингер почувствовала приступ тошноты, но скрыла спазм, сделав вид, что кашляет.

– Я пахну луком, – заметила старуха. – Никто не знает, из-за чего.

– Может быть, из-за… – Ингер Йоханне показала на графин с водой. – Я почувствовала лёгкий…

– Наоборот, – пожилая женщина закашляла. – Это вода пропитывается моим запахом. Похоже, вам плохо. Потерпите.

Она указала на бумаги, рассыпавшиеся по полу:

– Как вы поняли, я не могу с уверенностью объяснить, что именно привлекло мой интерес. Может быть, простота ходатайства. Человек просидел в тюрьме восемь лет и так и не признал себя виновным. Он ходатайствовал о помиловании три раза и всё время получал отказ. Однако он не жаловался, не настаивал на том, что болен, как это делает большинство, не исписывал целые листы рассказами о своём слабом здоровье, о семье и брошенных детях и прочем подобном. Прошение состояло всего из одной строчки. Два предложения. «Я осуждён без вины. Поэтому я прошу о помиловании». Это меня восхитило. Его дело занимало много томов…

Альвхильд приподняла руки, попыталась показать высоту этой стопы:

– Высотой почти в метр. Я читала и перечитывала и постепенно всё больше убеждалась в его невиновности.

Руки задрожали от напряжения, и она уронила их на кровать.

Ингер Йоханне наклонилась, чтобы собрать бумаги. Сквозило через щель в оконной раме – гардины колыхались, и она поёжилась от холода. По телевизору показывали новости, и она вдруг почувствовала раздражение из-за сменяющих друг друга в непонятной последовательности кадров.

– Вы согласны? Он был осуждён за преступление, которого не совершал, и никто не попытался ему помочь.

Альвхильд Софиенберг произнесла последнюю фразу резко, даже агрессивно. Ингер Йоханне молча складывала в папку бумаги.

– Это абсолютно очевидно, – помедлив, ответила она.

– Что вы сказали?

– Я с вами согласна.

В этот момент пожилую женщину словно оставили все силы. Она откинулась на подушку и закрыла глаза. Лицо выражало покой, точно мучительная боль наконец отпустила её. Лишь ноздри слегка подрагивали.

– Самое ужасное, наверное, не то, что его осудили несправедливо, – медленно проговорила Ингер Йоханне. – Гораздо страшней то, что случилось потом, после освобождения… Интересно, жив ли он сейчас.

– Ещё один, – сказала Альвхильд утомлённо, вглядываясь в экран телевизора; она увеличила громкость с помощью пульта, вмонтированного в спинку кровати. – Ещё одного ребёнка похитили.

Показывали любительскую фотографию: радостно улыбающееся лицо, вьющиеся русые волосы. Мальчуган прижимал к груди красную пожарную машину. За ним – смеющаяся от всей души женщина.

– Наверное, мать. Бедная. Интересно, имеется ли какая-нибудь связь. С той девочкой, которая…