Тем временем из туалета вернулся ежикоголовый школьник и сел на место. Готов обратился к нему:

— Тебя как звать-то?

— Алеша, — ответил мальчик.

— Отгадай загадку. Сам с горшок, голова с вершок, живет в избушке, кушает плюшки. Кто это?

Ребенок мысленно перебрал все знакомые загадки: это не огурец, не капуста, с сотней одежек и не ножницы с кольцами, концами и гвоздиком посередине. Не огурец, который почему-то отождествляют с горницей, а семечки с людьми и уж наверняка не груша-лампочка.

— Не знаю, — ответил он.

— Вот и я не знаю. Только что придумал. Ха-ха. Будешь сегодня дежурным.

— А че я сделал? — недовольно спросил Алеша.

— Насрал посередь класса, вот что ты сделал!!! — заорал Готов. — Сказали дежурить — значит дежурить! Иди давай!

— А куда идти-то!

Готов покраснел:

— На-а!!! Я б тебе сказал — куда, да воспитание не позволяет! Тряпку намочи.

Мальчик направился к двери, повернулся и показал в спину учителя средний палец. 5-й «Д» заржал.

Красное лицо Готова приобрело более темный оттенок. Он в ярости открыл окно и вышвырнул мусорное ведро с цветами. Следом за ведром полетел стул.

— Помогайте! — приказал Готов ученикам, хватаясь за парту. — Поднимайте и ставьте на подоконник!

Когда седьмая парта оказалась на земле, в класс ворвались коллеги Готова из соседних кабинетов.

Успокоив учителя, они убедили его пройти в учительскую, где напоили чаем.

В те времена, когда Рудольф Вениаминович работал учителем в областном центре, на одном из уроков он экспроприировал у пятиклассника красиво ограненный хрустальный шарик, очень похожий на настоящий бриллиант.

Элемент дешевой бижутерии размером с грецкий орех был помещен в пластмассовую шкатулку с различным барахлом (нитки, иголки, пуговицы, игральные карты с изображением голых женщин, пугач из медной трубки, конфета «Барбарис» и т. д.).

Так и пролежал бы псевдобриллиант до скончания времен в пластиковом гробике, если бы Готов все-таки не решился навести в квартире порядок после переезда.

Наткнувшись на шкатулку, Готов, первым делом, перелистал игральные карты, затем выбросил в мусорное ведро пугач, засунул в рот барбариску, а увидев хрустальный «шарик», подумал, что неплохо было бы подарить какой-нибудь молоденькой коллеге (для начала новой карьеры лишние баллы не помешают). Он положил бутафорский атрибут роскоши в дипломат, выпил чаю, почистил зубы и, уставший от разбора завала из нажитого «непосильным» трудом имущества, лег спать.

В учительской сидели три учительницы: пожилая химичка Наталья Александровна Шульц, преподаватель математики Алевтина Геннадьевна Селезнева, с третьей, совсем юной, Готов знаком не был.

Учитель улыбнулся присутствующим:

— Доброе утро, дамы.

— Здрасьте, — сказала Селезнева. Шульц кивнула, незнакомка застенчиво подняла глаза. — Познакомьтесь, это Вероника Олеговна Ермакова, география, первый год после института. Вероника Олеговна… Рудольф Вениаминович…

— Здравствуйте, — сказала еле слышно Ермакова и слегка покраснела.

— Очень приятно! — протрубил Готов. — Вы местная или как?

— Местная.

— Где учились?

— В Питере, — молодая учительница улыбнулась, в глазах читалась гордость за полученное образование, ни в каком-нибудь филиале заочно, а непосредственно в городе Петра.

— А я в МГУ, — раскинул руки Готов.

— Рада за Вас, — со стервозностью в голосе сказала Ермакова.

— Неужели, правда, в МГУ учились? — спросила Шульц с недоверием.

— А как же, разумеется.

— Ну, Вы даете!

Учитель сел за свободный стол и открыл дипломат. Блеснувший хрусталик привлек внимание. Готов с утра и не вспомнил про обманку. Он взял граненый шарик двумя пальцами и посмотрел сквозь него на утреннее солнце.

Любуясь разложением белого цвета на семь составляющих, Готов не заметил пристальных взглядов коллег.

— Что это у Вас? — полюбопытствовала Шульц.

— Бриллиант, — сухо ответил Готов.

— Шутите?

— Ничуть. Взгляните, Вы же химик, должны разбираться.

Несмотря на преклонный возраст, Шульц не поленилась встать и подойти к Готову.

Разглядывая предмет, похожий на бриллиант, Шульц нахмурила брови. Она явно ни разу в жизни не видела настолько большой кусок углерода такой кристаллической полиморфной модификации.

— Не знаю, — сказала она, — мне думается, это подделка.

— Какие теоретические выкладки подтверждают данное предположение?

— Ну, откуда у Вас бриллиант, да еще таких размеров? Где Вы его могли взять?

— Где, где, в Кремле! — усмехнулся Готов. — Нашел!

Интерес вспыхнул и у остальных педагогов. Женщины передавали хрусталь из рук в руки, смотрели через него на свет, примеряли к одежде, охали и ахали.

— Рудольф Вениаминович, скажите, что Вы нас разыгрываете. Ведь ненастоящий? — шутливо взмолилась Селезнева.

— Настоящий. У знакомого ювелира консультировался.

— А где Вы его нашли?

— Там, недалеко от больницы… ну, где парк начинается… не помню, как улица называется. Я недавно в вашем городе.

— Сорока пяти лет Октября, — просветила Ермакова.

— Да, наверно, кажется, так… и нашел-то прямо по-книжному: стал шнурок завязывать, а в траве блеск…

— Интересно, сколько он стоит? — задумалась Шульц.

— Стоит он столько, что, если сложить нашу зарплату за всю жизнь, не наберется и двух процентов. Но радоваться рано, я не знаю, как с ним поступить. Продать — проблема, да и по голове могут стукнуть…

Округлив рот, Готов постучал по голове костяшками пальцев. Раздался звонкий звук.

— В милицию надо отнести: может, потеряли или краденый, — посоветовала Ермакова.

— Вероника, Вы в своем уме? У меня на лбу выцарапано «дурачок»? Ага, сейчас! Раз в жизни подфартило такое богатство заграбастать… Нет!

— Все равно слухи пойдут, а алмаз, может, уже ищут. Могут и посадить.

— Дамы без господа. Думаю, я могу надеяться на вашу порядочность?

— Хорошо, — не унималась Ермакова, — мы будем молчать. А Ваш знакомый ювелир?

— Он умер.

— Как умер?

— Как умирают? Убийство, естественно.

Лица женщин, выражавшие до сих пор заботу о незапятнанной репутации Готова, вытянулись и выражали опасение.