Иногда она даже радовалась, что они живут с Маркусом в «браке на расстоянии». Он там, в Штутгарте, она на безопасном расстоянии, в Берлине. Иначе он посадил бы ее в инвалидную коляску и подавал бы ей кислородную подушку, стоило ей кашлянуть больше двух раз.

Те «самые важные и любимые» должны были узнать о ребенке именно в «Дороге». Эту новость давно и с нетерпением ждали все. Ее мать — потому, что «сейчас лучшее время создать наконец настоящую семью»; ее сестра — потому, что «еще год или два — и ты запутаешься в проектах и финансах так, что не сможешь вздохнуть»; а родители Маркуса — потому, что «молятся о внуке, с тех пор как Маркусек подарил нам такую дочку».

Нетерпеливость Маркуса с какого-то момента стала напоминать какую-то странную манию. Во время ее последнего визита в Штутгарт они не занимались любовью. Он прикасался к ее телу, целовал, обнимал ее, гладил ее живот — но больше ничего, хотя она очень хотела. Маркус заявил, что так будет «безопаснее для ребенка». А наутро они отправились к Боденскому озеру — в Констанц. И вовсе не на экскурсию или прогулку, как Катарина поначалу подумала. По дороге Маркус взволнованно ей рассказывал, как много можно, оказывается, «узнать о нашем ребенке уже сейчас», всего несколько недель спустя после зачатия. Он сыпал мудреными научными терминами, совал ей в руки распечатки научных статей из американских и немецких журналов, рассказывал о том, как молекулы плода, который сейчас величиной с половину ногтя и весит около четырех граммов, попадают в кровообращение матери и как легко можно их оттуда выловить, а потом генетически проанализировать и «проблемы прочитать, как книгу». Достаточно нескольких миллилитров крови матери, потом в течение трех дней декодеры записывают данные из молекул плода, а потом три компьютера выдают подробные карты хромосом.

В конце он произнес с большим волнением: «Только подумай, Катарина, меньше недели — и мы можем узнать, девочка у нас будет или мальчик». Теперь она уже понимала, что они едут не на пикник на Боденском озере. Маркус был полон энтузиазма. Нетерпеливый отец хочет знать уже теперь, кто у него будет: дочка или сын? Катарина не могла не согласиться.

В клинике в Констанце их уже ждали. Маркус заранее записался, обо всем договорился и заплатил за все. Через час они уже возвращались домой.

За неделю до ее дня рождения Маркус прилетел к ней в Берлин. Она встретила его в аэропорту. Целую ночь на машине они ехали в Констанц. Утром врач показал им результаты тестов.

Она носила в себе девочку. С тремя хромосомами 21.

У нормальных детей таких хромосом только две. А у их дочки, как показали исследования, три.

У нее трисомия 21, то есть синдром Дауна.

Маркус вырвал листки с результатами тестов из рук врача и вышел из кабинета. Она ждала его до позднего вечера на скамье перед клиникой. Вернулась в Берлин сама, поездом. По пути позвонила всем и сообщила, что «пришлось отменить „Дорогу“».

На следующий день она не пошла на работу. Она отправилась к знакомому адвокату и написала заявление о разводе…

Когда пришла самая большая волна, они взялись за руки и прокричали свою клятву. Они сочинили ее еще дома, в Берлине. В ночь сразу после сочельника, когда за окном падал пушистый декабрьский снег. Сегодня тоже день после сочельника. Только прошел уже год. Перекрикивая грохот воды, разбивающейся о скалы, они произносили свою клятву.

Здесь. На краю света, на мысе Доброй Надежды. Так они себе пообещали. Когда «будет уже все». То есть когда все начнется, как твердил Ральф. Теперь все — и все началось. Они ждут. Начали ждать. Ждут своего ребенка, который развивается в животе чужой женщины…

Они оба очень хотят этого ребенка. Ральф уже даже составил список имен для него. Пять для девочки и восемь для мальчика. У Бьянки уже есть один ребенок — девочка. Дочка от предыдущей связи. Бьянка родила ее пять лет назад путем кесарева сечения. После родов ее матка распалась на несколько частей. Бьянка залила операционный стол тремя литрами крови. И только внимательности и профессионализму врачей она обязана тем, что жива. И тому, что в ходе многочасовой операции ей удалили матку целиком. Отец ее дочери об этом ничего не знал. Он хотел, чтобы она прервала беременность, а когда она отказалась, он поспешно уехал за границу. Не прощаясь.

Ральф знает обо всем.

Бьянка рассказала ему сразу, после первой же их общей ночи. О том, что «у нее нет матки и она неполноценная женщина». Так она ему сказала. Потому что так чувствовала себя и такой считалась. Бракованная, со шрамом, который прикрывает пустоту внутри.

Она помнит только, что Ральф тогда на некоторое время замолчал и в темноте нежно гладил подушечками пальцев ее живот. А потом, вероятно, в нее влюбился.

Во время их первой брачной ночи, два года спустя, они тоже об этом говорили. Но уже по-другому. Как муж и жена. И потом еще разговаривали об этом — уже при свете дня. Все чаще. Они хотели своего ребенка.

Это знали оба. На усыновление в Германии, как вскоре выяснилось, рассчитывать не приходилось. Ральфу было больше сорока пяти лет — он был слишком старым для этого. В Германии такие «люди преклонного возраста», как он, не имеют права на усыновление. Жестко установлена верхняя и нижняя граница возраста обоих родителей. И Ральф эту верхнюю границу уже переступил.

В возрасте Ральфа положено уже быть дедушкой. Примерно это следовало из письма, подписанного неразборчивыми каракулями, но с напечатанной докторской степенью перед фамилией. Ральф почувствовал себя — цитируя его собственные слова — «отработанным старым пенисом из дома престарелых». Но через неделю успокоился.

Начали искать ребенка за пределами Германии.

Общались с соответствующими учреждениями прежде всего в Восточной Европе, потом в Азии, в конце концов в Африке. Постепенно выяснялось, что все эти случаи усыновления, о которых столько шумит пресса, проходят так легко и просто, только когда дело касается знаменитых певиц или кинозвезд. Тон писем, которые они получали, и беседы с чиновниками явно демонстрировали, что к ним относятся как к потенциальным торговцам рабами. Через два года бюрократической волокиты и порой унизительных переговоров от этой мысли отказались.

Тогда Бьянка, которую поддерживал ее лечащий врач, стала думать об искусственном оплодотворении и суррогатном материнстве. В Германии это законами не разрешено. После долгих поисков решились — учитывая либеральные законы, а также высокий уровень медицинского обслуживания, — на клинику в Южно-Африканской Республике. Через специальное агентство в Кейптауне получили доступ к списку женщин, готовых за деньги предоставить свое тело, чтобы выносить, как выразился Ральф, их детей. Именно так. Детей. Потому что в ходе долгих разговоров и споров Ральф решил, что у них должны быть близнецы.