Это как раз не важно. Когда я, прихрамывая, вхожу в миссис-Накамуровскую прихожую, сандалии приходится оставить на каменных плитах — только после этого ступаю на дощатый настил, уводящий в гостиную, где дожидаются дамы. Все они, как я замечаю, в колготках; по контрасту облупившийся темно-бордовый лак на моей босой правой ноге (обе накрасить времени не было) полыхает неоновым светом.

Что за милая комнатка. Акры и акры соломенных циновок, стены цвета лимонного чая, в одном конце комнаты — низкая полочка с одной-единственной простой глазурованной чашей. Над ней висит один из этих их свитков с начертанным на нем огромным черным японским иероглифом. Небось означает «анус». Мать вашу.

Мы сидим на жестких плоских подушечках. Миссис Накамура шуршит помазком, заваривает еще чаю, потому что Великанша с Запада одна заглотила первую порцию. Едой и не пахнет. Вообще-то плотно завтракать я не привыкла, но разумно ожидать, что для полуденного урока английского языка такая богатая женщина, как миссис Накамура — на шее ожерелье из жемчужин размером с коренной зуб каждая! — заготовит сандвичи, или чипсы с соусом, или хоть что-нибудь.

После того как остальные выпили по наперсточку пенного чая, миссис Накамура встает, раздвигает громадные створки. Сад — широкий прямоугольник, выложенный дугообразными рядами камней. Камни поросли мхом, для каждого камня — свой оттенок. Солнце освещает мох, он искрится, точно мокрая губка, вот только дождя сегодня не было. Есть там и прудик размером с коврик для ванной, и цветы — сама вульгарность! — всех мыслимых и немыслимых оттенков зеленого, как в наборах для раскрашивания по пронумерованным клеточкам, где, взявшись за раскидистое дерево, ты вынужден открывать все крохотные пластмассовые баночки подряд с 19-й по 41-ю. Этот фанатически упорядоченный покой нарушает лишь стук молотка где-то поблизости, хотя и «стук молотка» не совсем передает смысл; скорее это осторожное такое, деликатное «тук-тук-тук», с минутными промежутками между ударами.

Все мы сидим на дощатом настиле, что проложен вдоль двух сторон садика, слушаем, как у миссис Минато бурчит в животе. Дамы улыбаются мне. Я ухмыляюсь в ответ. Урок начинается.

Английскому кто угодно может учить. Если говоришь на языке все свою жизнь, не вижу причины, отчего бы не суметь показать другому, как это делается. Поэтому я без зазрения совести сообщила мистеру Окуде из агентства, что, дескать, целый год проучилась в международной лингвистической школе в Онтарио. Вообще-то я время от времени трахалась с парнем, который в ней числился — имя из головы вылетело, но вот-вот вспомню. В жизни такого толстенного хрена не видела. Ну, почти. Как бы то ни было, мы с ним достаточно долго тусовались по барам, так что жаргона и ужимок я поднахваталась. Эзра, вот: акцент его — штат Джорджия во всей красе! — появлялся и исчезал в зависимости оттого, учил он или дрючил.

Достаю бумажник, выкладываю перед нами на доски три купюры по тысяче иен.

Миссис Минато и миссис Флиман нетерпеливо подаются вперед. Миссис Накамура слишком хладнокровна, чтобы выказать живой интерес. У миссис Анака вид какой-то сонный.

— Вот небольшое упражнение — я хочу проверить уровень вашего восприятия со слуха.

Все кивают: пока понятно.

— У одного мужчины было три любовницы. Миссис Накамура шумно выдыхает.

Я беру ту банкноту, что слева.

— Он дает тысячу долларов первой любовнице и говорит: пусть делает с ними, что хочет.

— Что хочет? — У миссис Флиман загораются глаза.

— Что хочет.

Миссис Минато шепчет что-то по-японски миссис Флиман, и обе всласть хихикают, закрываясь ладонями, пока миссис Накамура не бросает в их сторону предостерегающий взгляд.

— Первая женщина берет деньги, идет в супермаркет и покупает себе красивый костюм и чудесную пару туфель.

Миссис Анака резко выпрямляется.

— На тысячу иен?

— На тысячу долларов, — поясняет миссис Флиман.

— А.

Я беру ту банкноту, что в середине.

— Мужчина дает второй любовнице тысячу долларов. Она идет в depaato[5], тратит пятьсот на новую шляпку. Берет оставшиеся пятьсот долларов и выгодно помещает их, удвоив свой капитал.

Миссис Анака аплодирует. Я беру последнюю банкноту.

— Третья любовница берет деньги и выгодно помещает их все, утроив сумму.

Миссис Минато поднимает руку.

— У меня один вопрос.

— Да?

— А надо им возвращать деньги? Я в недоумении.

— Ну, мужчине, — поясняет миссис Флиман.

— Нет. Деньги — их, они могут делать с ними все, что пожелают.

Миссис Флиман одаривает миссис Минато взглядом из серии «я же тебе говорила».

— Внимание: вопрос, — продолжаю я. — Которая из любовниц — американка?

Миссис Минато поджимает губы. Миссис Накамура смотрит безмятежно, словно уже знает ответ. Миссис Анака кивает.

— Повторите, пожалуйста.

— Что повторить?

— Все с начала.

Миссис Минато жалобно стонет. Выхватив три банкноты у меня из рук, миссис Накамура швыряет их на деревянный настил и пересказывает весь анекдот по-японски — быстро, захлебываясь словами. Наверное, мне следует сказать что-нибудь насчет того, что «говорим только по-английски», но я не хочу выступать против миссис Накамура.

— Знаю, — смеется миссис Анака.

Миссис Накамура снисходительно улыбается самым краешком губ.

— Американская любовница всю деньгу потратить, — возвещает миссис Анака. И вскидывает глаза на меня, дожидаясь подтверждения.

Я с многозначительным видом качаю головой. Миссис Флиман уверена, что уж она-то догадалась правильно.

— Нет же, американка экономить деньги… она… три раза… нет, утраивать деньги!

— Неверно. Миссис Накамура, ваша очередь. Миссис Накамура надолго задумывается и наконец изрекает:

— Честно говоря, я не люблю играть в загадки. Кульминация временно откладывается. Миссис Анака вцепляется мне в руку и трясет ее.

— Кто же американка? Кто? К черту!

— Та, у которой во-от такие сиськи. Молчание. Кто-то где-то вколачивает очередной гвоздь. Миссис Минато и миссис Флиман в полном недоумении, словно не веря собственным ушам. Глядят на миссис Накамура, не подскажет ли чего. Миссис Анака любуется на свои ногти в ярком солнечном свете. Миссис Накамура, похоже, обдумывает вопрос со всех сторон. Вздергивает подбородок, прижмуривается, беззвучно смеется сквозь зубы — точно кошка чихает.

Такого рода шутка способна разбить лед где угодно, в любом уголке мира.