— Ты, Лизавета, помни, — говорил он, уже забравшись на полку и прилаживаясь залезть в башмак, — встретимся еще с тобой. Федя добра не забывает. Расскажу и про перевертелки, и про Страж-мухомора, и про Великого Мага. А то и прокатимся до Кудыкиной горы, хомяков-смехунов проведаем. Да! — спохватился он. — Балабончики-то, вот они!

В руке у Феди была хрустальная корзиночка с крышкой, чуть побольше грецкого ореха. Она светилась мягким голубовато-розовым светом, а внутри нее что-то не то попискивало, не то позванивало, и слушать было удивительно весело и приятно. Домовой крышечку приподнял, Лиза осторожно заглянула внутрь, чуть не коснувшись корзинки носом, и увидела, что почти до самого верха там грудой лежат светящиеся шарики. Они были совсем малюсенькие — меньше половины спичечной головки каждый, и Лиза вдруг поняла, непонятно как, что они живые, озорные и непослушные.

Федя запустил пальцы в корзинку, набрал щепотку балабончиков и, широко размахнувшись, бросил их под потолок. Шарики засверкали в воздухе, прозвенели, пропищали и пропали, будто их и не было.

— Спрятались, — пояснил Федя. — Теперь тебе без меня не скучно будет. Как пойдут балабончики лопаться, так и начнутся чудеса. Маленькие чудеса-то, пустяковые, а все с ними жить веселей.

— Федя! — не на шутку взмолилась Лиза. — Ну, расскажи, все-таки, какие чудеса будут, и когда ты опять прилетишь, и почему ты в нашу квартиру попал, а не в другую какую-нибудь?!

— Лизок, — ответил домовой. — Балабончики по одному, по два раскрываться станут, тебе потехи теперь на месяц хватит, сама разберешь, как начнется. Когда я прилечу?.. Когда и где рука твоя сама карандаш возьмет и против воли начнет рисовать, там и жди — объявлюсь. А что попал я к вам, так у тебя ж на стене клякса была башмаковая, а башмак башмака видит издалека и действие, значит, оказывает.

Последнюю фразу Лиза не поняла, но переспросить забыла, захваченная Федиными действиями.

Он лихо перемахнул с полки на подоконник, подпрыгнул, повис на ручке окна, с нее перебрался на форточку, все это ловко и умело, как бывалый юнга лезет на мачту. Затем Федя отворил чуть приоткрытую форточку настежь и стал манить, подманивать к себе сияющую за окном радугу.

— И учти, Лизавета, — бормотал он, подводя край радуги к форточке, а башмак к радуге, — учти, чудеса только начинаются…

Наконец, самый кончик радуги завис у форточки, помедлил мгновение и вошел в нее, как надувшийся под ветром бахромчатый краешек махрового полотенца. Вошел и отразился в Лизиных глазах нежно и разноцветно.

Башмак уже стоял в форточке на радуге. Федя кувыркнулся в воздухе и оказался в башмаке. Опять только рыжая всклокоченная голова его с маленькими, как у улитки, рожками торчала снаружи. Он помахал Лизе рукой и вдруг закричал:

— А Печенюшкина встретишь — не верь! Он зверь, тоже, душевный, но приврать страсть как любит! Пока! Пишите письма, значит, мелким почерком, поскольку места мало в башмаке!

Лиза махала рукой, кричала: «Пока!.. Пока!..», башмак с невероятной скоростью заскользил вверх по радуге, превратился в розовую точку, слился с радугой и пропал.

Тут только девочка догадалась взглянуть на часы. Стрелки показывали 13 часов с четвертью. До первого урока оставалось пятнадцать минут.

В школу Лиза не опоздала: прибежала в класс со звонком, запыхавшись и тараща глаза. Зато она забыла очки, дневник и расческу. Самое обидное, что оправдываться было бесполезно. Ну кто бы поверил, что из стены у Лизы возник маленький домовой в башмаке, ел борщ, пил кофе, а потом улетел по радуге?..

Лиза в свою учительницу Инну Васильевну, ну, прямо, влюблена была, слушалась ее больше, чем родителей. Но если рассказать такое Инне Васильевне, она вначале улыбнется, потом рассердится, а потом пошлет девочку к врачу.

Несмотря на возраст и романтический характер, Лиза прекрасно понимала, что без доказательств ей не поверит никто. Значит, надо ждать доказательств. Неясно было все же, когда прилетит Федя: может, завтра, может, через месяц, а может, вовсе через год. Поэтому вся надежда была на балабончики. Хотя, когда они начнут раскрываться, Федя ей точно не сообщил.

«Значит, надо терпеть, — сказала себе Лиза, — и научиться жить так, словно ничего не было. Надо кончать четверть и попытаться заработать по математике „пять“, чтобы мама была довольна». Ночью Лиза спала плохо, а под утро ей приснилось, что на уроке физкультуры она бежит по дорожке спортплощадки и видит: на ногах у нее не чешки, а розовые клоунские башмаки 45-го размера с полуоторванными подошвами. А наверху, в баскетбольной «корзинке» сидит учитель физкультуры Ростислав Николаевич с рыжей, как у Феди, бородой и кричит ужасную чепуху:

— Ты на бегу-то кувыркайся, кувыркайся, Лизок! А будешь падать, очки надень, а то радугу не увидишь!..

Прошли три дня. Лиза уже ни на что не надеялась. Наступил вечер пятницы, и родители собирались в театр.

Папа стоял в дверях в плаще, мама пудрилась перед зеркалом в коридоре и давала девочкам последние наставления. Сестра Алена хныкала в детской — не хотела, чтобы папа с мамой уходили. Лиза стояла в коридоре и угрюмо чертила по полу носком тапка. Ей тоже было тоскливо остаться на весь вечер вдвоем с сестрой, но хныкать ведь несолидно.

Наконец, дверь захлопнулась, и Алена заревела в голос.

— Аленка, — хмуро сказала Лиза, — хочешь, я тебе почитаю?

— А-а-а-а-а-а-а! — захлебывалась сестренка. — А ты не знаешь, не знаешь, Лизочкина, что я хочу почитать-то! А-а-а-а-а-а!

— А ты выбери книгу, какую хочешь, — ответила Лиза, безрадостно смиряясь с ролью няньки.

Алена, успокаиваясь понемногу, но все еще пыхтя, влезла на стул и достала с полки толстую затрепанную книгу — сборник сказок, где были и «Приключения Буратино».

— Вот, — протянула она книгу сестре. — Я хочу про Буратино, только, чур, опять сначала.

— Ладно, сначала, только сперва умойся: руки грязные, рожа зареванная — смотреть противно, — сказала Лиза с папиной интонацией.

Алена недоверчиво оглядела руки, потом в зеркало — физиономию с карими припухшими глазами и тугими розовыми щеками в грязноватых подтеках и, бормоча что-то ворчливо себе под нос, пошла в ванную. Слышно было, как она подтаскивает табуретку к выключателю, как щелкает им, включая свет, как сопит, поворачивая тугой кран, и вдруг…

— Лиза, Лиза!! — на пронзительной ноте кричала Аленка. — Скорее! Гляди! Ой!!

В три прыжка подскочив к двери, Лиза глянула в ванную и застыла, открыв рот.

Шипучей коричневой струей, наполняя комнату ни с чем не сравнимым ароматом, хлестала из крана пепси-кола.

Лиза стояла, не в силах сдвинуться с места, и мысль: «Неужели!» — металась в ее разом опустевшей голове, как синица под потолком. Хозяйственная Алена уже притащила из кухни большую красную кастрюлю и подставила под кран.