Подождала несколько секунд. Наконец, он все же нашел в себе силы поднять руку. Он застонал и его зрачки закатились.

Неужели я слишком долго тянула?

Я наклонилась, запустила пальцы ему в рот и вытащила язык на положенное ему место.

Аарон не двигался. Я ждала. Через несколько секунд его грудь начала вздыматься. Открыв глаза, он стал шумно втягивать в себя воздух. Его лицо постепенно принимало нормальный цвет. Взгляд был устремлен вперед, на ствол дерева. Он заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. И все время растирал горло.

Я стояла над ним, застегивая пальто, и наслаждалась страхом в его глазах.

Да, Аарон Дули, великолепный племянничек Мартина Дули, боялся меня. Мне хотелось расхохотаться, но уж слишком я была зла.

Наконец, его дыхание окончательно пришло в норму. Все еще стоя на коленях, он поднял глаза на меня и его лицо перекосилось от ярости.

— Ведьма! — прошептал он, тыча в меня трясущимся пальцем. — Ведьма! Ты ведьма!

Тут уж я не смогла удержаться. Откинув голову назад, я разразилась хохотом. Наверное, так и положено поступать настоящим ведьмам. Затем я развернулась, напоследок осыпав его снегом из-под каблучков и со всех ног помчалась домой.

3

Я влетела в квартиру как раз вовремя, чтобы тут же отбыть на церемонию открытия конюшни. Родители и кузены уже успели надеть пальто и стояли у дверей в полной готовности.

Мама выразительно поглядела на меня, после чего перевела взгляд на наручные часы.

— Бет, как ты можешь опаздывать на такой важный для твоего отца день? — вопросила она.

— Я скажу вам, почему я опоздала! — крикнула я. — До дома было рукой подать. И тут хватает меня Аарон Дули и не отпускает. Затащил закуток, повалил на землю и напал на меня. Но я применила один из своих приемчиков. Заставила его собственный язык проглотить. Думаю, теперь он научится хорошим манерам. Но из-за него я опоздала.

Неужели я так и сказала маме?

Разумеется, нет.

Во-первых, мать с отцом ничего не знают о моих приемчиках. А во-вторых, зачем омрачать столь знаменательный день? Это был величайший праздник в нашей семье. Скажи я им, что Аарон меня домогался, папа впадет в бешенство, начнет махать кулаками, мама расплачется, и весь день пойдет коту под хвост.

Так что… Я решила держать рот на замке. Пожав плечами, я сказала:

— Извините. Меня задержали в прачечной. Я бежала всю дорогу.

Объяснение маму, похоже, удовлетворило. Она подошла к зеркалу и поправила голову лисьей горжетки, обернутой вокруг шеи.

Я обняла своих кузенов Дэвида и Марианну. Питер, их четырехлетний сынишка, прятался у Марианны за спиной, обнимая мать за ногу, и здороваться со мною не стал. Он страшно застенчивый.

— Где тетушка Ханна? — спросила я.

— Ее мы заберем по дороге, — сказал отец. Он водрузил на свою лысеющую голову мягкую фетровую шляпу, должно быть, новую, поскольку раньше я у него такой никогда не видела. Из-за ленты на тулье выглядывало красно-черное перо, а поля были шире, чем на тех шляпах, что папа обычно носит. Шикарная шляпа!

Одет он был в свой единственный однобортный костюм, черный и блестящий (пожалуй, даже чересчур), с широкими лацканами. Я всегда говорила ему, что в таком виде он здорово смахивает на киношного гангстера. Ну, знаете, Аль Капоне и прочих подобных личностей. Папе это, похоже, чрезвычайно льстит.

Мама тоже принарядилась, в атласное красное платье, которое она надевает на вечеринки, крестины и, разумеется, Рождество. Она была очень хороша со своими темными волосами, собранными в высокую прическу, которую удерживала красивая диадема со стразами.

Это был знаменательный день, и все это понимали. И когда мы набились в фургон мистера Шоу, все болтали наперебой.

— Машина почти новенькая, — сообщил отец, втискиваясь за руль в своем громоздком пальто. — Модель 1948 года. — Он был так горд, словно она принадлежала нам. — «Паккард Коммодор». Очень вместительная.

Я уселась между мамой и папой и мы тронулись в путь, благо ехать было недалеко. Конюшня располагалась у Ривер-Роуд, на пологом склоне, ведущем к реке Конононка, примерно в пятнадцати минутах езды.

На заднем сидении кузен Дэвид ржал по-лошадиному, пытаясь рассмешить Питера. Но надутый как всегда Питер категорически не желал проникаться общим весельем.

— Утихни, — бросил он своему отцу.

— Ты позволяешь ему так с собой разговаривать? — удивился папа. Он свято верит, что все родители должны быть строгими. Сам-то он редкостный добряк.

— Твоему дяде Энджело не нравится, как ты со мной разговариваешь, — сказал Дэвид сынишке.

— Утихни, — повторил Питер.

Дэвид снова заржал.

— Знаешь, что я сделаю? Куплю конька и назову его Питер.

— Нет! — возмутился Питер.

— Почему нет? — поддразнивал его Дэвид. — Будет у меня два Питера — Питер-мальчик и Питер-конь.

— Нет! Не хочу! — заныл Питер.

Дэвид не унимался:

— Вот купим лошадку, и твой дядя Энджело будет ухаживать за ней даром, не правда ли, Энджело?

Отец притворно поперхнулся от негодования. Он вырулил неповоротливый фургон на Ривер-Роуд.

— Я буду бесплатно обихаживать твою лошадь, Дэвид, не раньше чем сам на своих четырех выиграю скачки в Кентукки.

Все сочли это чрезвычайно остроумным.

Я смотрела в лобовое стекло, пытаясь вернуть себе праздничное настроение. Но не могла выбросить из головы Аарона Дули. Что он себе позволяет? Неужели он всерьез возомнил, что может завоевать меня вот так — затащив в укромный уголок и там набросившись?

Фу. Доисторический дикарь — да и только.

Мне не давали покоя повторяющиеся вопросы. Неужели Аарон Дули окончательно слетел с катушек? Как далеко он зашел бы, не примени я свои приемчики?

Что, если теперь мне грозят неприятности? Стоит ли считать Аарона Дули серьезной угрозой?

Огромный фургон захрустел по гравию дорожки, ведшей к конюшне. Впереди я увидела флаг, трепещущий на верхушке высоченного флагштока. Красно-сине-белые полотнища украшали въездные ворота.

Толпа уже собралась. Двое ребятишек в голубых комбинезончиках возились в снегу. Фотограф в длинном сером тренче, спрятав голову в будку фотоаппарата, наводил на них объектив.

Я разглядела в толпе шестерых или семерых представителей нашей родни. Они сгрудились у входа, похлопывая руками в перчатках, чтобы не озябли. Также я заметила нескольких преподавателей из средней школы, где мама работала библиотекарем.

Отец остановил машину в конце усыпанной гравием подъездной дорожки, и мы высыпали на морозный воздух. Толпа приветственно загалдела, на что папа отвесил легкий поклон и приподнял шляпу. Он буквально лучился гордостью и счастьем.