я спрашивала тебя, чувствуешь ли ты что-нибудь. Ты ответил, что нет, всё окей. Ты в порядке. Я в порядке. Мы в порядке. Ты соврал мне! — Я поворачиваю голову к Стану.

— Мне было страшно потерять тебя. Мы и так были наказаны, Русó. Мы получили по тридцать плетей с металлическими наконечниками за нарушение правил. Ты была вся в крови, тебе было больно, и я чувствовал это. Я защищал тебя.

— Ты врал мне. Ты хоть представляешь, как мерзко я себя чувствовала там? Мне было не больно от ран, это ерунда, мне было больно понимать, что я чёртова извращенка, которая возжелала своего кровного родственника! Тебя!

— Ну, прости меня. Прости за то, что я заставил тебя спасти меня и совершить со мной ритуал связи. Прости за то, что я поцеловал тебя, потому что внутри меня была твоя кровь, которая спасла меня и вернула к этой грёбаной жизни. Прости за то, что я не сразу сообразил, что облажался. Прости за то, что я постоянно соревновался с тобой. Прости, Русó! Тебе этого достаточно? — Стан злобно смотрит на меня, а затем отворачивается и сжимает пальцами руль машины.

— Я не понимаю своих эмоций. У меня их нет. Но… я… мне неприятно, оттого что ты врал мне. Ты же тогда, после нашего заточения, уехал, Стан. Ты бросил меня и поехал развлекаться. Ты избегал меня.

— Да потому что эти видения меня изводили, Русó! Они выворачивали меня наизнанку, и это было физически больно! Больно, слышишь? Больнее, чем наказанье плетьми или дыба. Больнее! Ты даже не представляешь, что это такое. Это словно… Словно тебе изнутри дробят кости металлическим молотком, причём в разных местах твоего тела. Это как будто тебе вены вырывают с корнем, и ты не можешь дышать. Это было больно и страшно. Разумом я понимал, что это ненормально. Я не люблю тебя таким образом, я люблю тебя безумно, как друга, как свою сестру, но не любовницу. А вот моя кровь… она сошла с ума. Она свихнулась, и мне нужно было время.

— Ты мог мне сказать, Стан.

— И напугать тебя, отвернуть от себя, вызвать внутри тебя омерзение к себе? Ни за что. Я слишком люблю тебя, Русó. Слишком, чтобы потерять из-за нашей глупости. Я люблю, — тихо повторяет Стан. — Я не могу даже думать о том, что потеряю нашу связь и дружбу. Мы всегда были одним целым. Мы вместе выживали. Вместе взрослели. Вместе боялись. Помогали друг другу. Мы… мы это нечто большее, чем дружба. Мы большее, но не любовники.

Я облизываю губы и качаю головой, потому что мне нечего сказать. С одной стороны, я понимаю чувства Стана и его страх, а с другой мне очень обидно. Обидно, оттого что он ничего не рассказал мне, и мы снова не пережили эту боль вместе.

— Но ты вернулся и повёл меня по борделям, придурок, — фыркаю я.

— Да я был не в себе, Русó. Я признаю, что флиртовал с тобой, искал способ как-то решить свою проблему, но не трогать тебя. Я не возбуждался, когда был рядом с тобой, а в своих видениях весь горел. Это как раздвоение личности. И это не я повёл тебя по борделям, а ты меня. Это было твоё решение сбежать и поиграть в плохую девочку. Я просто был рядом, чтобы тебя не трогали. Я защищал тебя.

— Господи, мы трахались в одной комнате, Стан!

— Да, я в курсе, но это для меня ни черта не значило, ясно? Я не хочу тебя, пойми это, Русó. Не встаёт у меня не тебя. Я хочу трахнуть тебя. Ты меня не возбуждаешь! Да на хрен всё!

Опять повисает долгая пауза. Честно, кажется, я совсем больная, но мне хочется рассмеяться сейчас. Я держусь, потому что знаю, что тогда Стан очень обидится.

— А в видениях? Что там происходит?

— Там всё иначе. Я даже чувствую себя иначе. Это не я, клянусь тебе, Русó. Не я. Может быть, это твоя кровь тянется к тебе же. Я не знаю, у меня есть только эта версия. Ты оживила меня своей кровью. А ты чистокровная и самая сильная из нас…

— Была, — вставляю я.

— Это не важно. Ты сильная. И твоя кровь тоже сильная. Вспомни, ритуал соединяет двоих и всегда притягивает их друг к другу. Ты притягиваешь сама себя, Русó, это мой вариант.

— То есть я трахаю сама себя? — присвистываю я.

— Ну… нет… там есть член. В тебе. И… хм… ещё кое-что.

— Что? Что ещё ты не рассказал мне про меня?

— Это не просто секс. Это занятие любовью, Русó. Это нечто такое, что взрывает тебя изнутри. Это очень эмоционально и глубоко. То, о чём нам рассказывали родители, когда мы встречаем своего возлюбленного. Это такая сила, Русó. Я её чувствовал, особенно первые дни. Она невозможно сильная. Хотя я был там, но это никак не влияло на моё тело. А когда возвращался в реальность, я был… спокоен, то есть у меня не было эрекции. Ничего. А там, в этих видениях, я был безумен. Я не мог утолить свой голод, как будто только проснулся, и мне нужно есть, поглощать тебя и получать всё больше и больше. Как наркотик. Я никогда в жизни такого сам не испытывал. А там… там всё было реальным. Сильным.

— Что это такое? — изумлённо шепчу я.

— Не знаю. И с этим жить сложно, Русó. Очень сложно. У тебя не было такого после нашего поцелуя?

— Нет, меня сильно лихорадило, и словно мне постоянно ломали кости. Я думала, что это из-за нехватки питания и страха за тебя. Ну, может быть, ещё из-за странного влечения к тебе. Но видений не было, да и лихорадка прошла за пару недель, когда моё тело исцелилось.

— Значит, всё дело в твоей крови. Она же всё помнит, Русó. У неё тоже есть память, и я храню это внутри себя. Я чёртов твой ящик Пандоры, — фыркает Стан и глушит мотор.

— Но я никогда такого не переживала. Правда.

— Может, это… твои фантазии?

— И ты живёшь моими фантазиями? Я никогда о таком не мечтала. Как я могла мечтать о том, чего не знаю?

— Кровь знает. Она всё знает.

— Бред, — закатываю