Зара спала у очага в кухне и, услышав шаги Софи, приоткрыла один глаз.

– Я ухожу. Так надо, – зашептала ей девушка. – А ты оставайся здесь. Братья о тебе позаботятся. Особенно Шатци. Держись поближе к нему за ужином, он наверняка поделится с тобой кусочком-другим колбаски.

Поставив мешок на скамью, Софи принялась укладывать в него еду – шматок холодной ветчины, салями, кусок твердого сыра, горстку слив и большой ломоть яблочного штруделя. До Дрогенбурга хватит. Софи старалась двигаться как можно тише, ведь в кухне спал Вебер, который любил тепло. Даже в темноте она различала его силуэт: Вебер лежал в гамаке из шелковистой паутины, подвешенном к потолочным стропилам, и уютно похрапывал. Сердце Софи скрипнуло: как же ей будет не хватать его!

Закончив укладываться, Софи стала затягивать горловину мешка и внезапно вздрогнула: потолочные балки над ней скрипнули, но не так, словно кто-то повернулся с боку на бок во сне, а так, словно кто-то, проснувшись, с любопытством посмотрел вниз. «Вебер, – подумала она, и ее сердце заскрежетало. – Я его разбудила».

Подняв голову, она увидела под потолком четыре пары заспанных глаз, которые с недоумением смотрели на нее. Но тут паук заметил мешок, и недоумение сменилось тревогой. Встряхнувшись, паук зачирикал на своем языке. За те недели, что Софи провела в доме братьев, она научилась его понимать.

– Нет, я не стану их будить. Они начнут меня удерживать, и ничем хорошим это не кончится. Мне надо идти, – ответила она. – Король Воро́н забрал у меня сердце, Вебер. Мое сердце. Я должна его вернуть.

Вебер моргнул всеми глазами сразу. Вздохнул. Затем приподнял лапу, прося немного подождать. С минуту она стояла в темноте молча и слушала, как копошится над головой паук. Но вот он спустился на ниточке, одной лапой прижимая к себе что-то. Оказавшись напротив Софи, он встряхнул то, что принес, и протянул ей.

– Что это? – спросила она, беря ее. – Одеяло?

Вебер кивнул. Софи невольно залюбовалась подарком. Одеяло было квадратным – четыре фута на четыре, – белым, как свежевыпавший снег, и легким, как дыхание. И красивым – изображения цветов и мошек, травинок и мотыльков, всего, что любят пауки, сплетались в замысловатый узор. Взяв одеяло, Вебер сложил его в аккуратный квадрат, размером не больше прихватки для кастрюль, и сунул в рюкзак.

– Спасибо тебе, – сказала Софи, чувствуя предательскую щекотку в горле. – Скажи им, чтобы не ходили за мной. Скажи, что я вернусь… если смогу.

Обхватив паука обеими руками, Софи прижалась к нему. Он тоже обнял ее теми лапами, которые обычно служили ему вместо рук. Когда Вебер наконец отпустил ее, она увидела, что паук плачет. Большие серебристые слезы вытекали из его глаз и капали на пол.

– Хватит, Вебер, – ласково пожурила она его. – У тебя столько глаз, что ты потоп устроишь.

Паук улыбнулся сквозь слезы. Софи чмокнула его, попросила позаботиться о Заре и шмыгнула в комнату для переодеваний, где на крючке висела старая кожаная куртка с заплатанными локтями и потертыми манжетами. Куртка, как и метла, которая стояла в углу, принадлежала всем сразу – и никому в особенности. Софи знала, что, братья, хотя и будут рассержены, узнав о ее побеге, все же не захотят, чтобы она мерзла. И обрадуются тому, что она ушла в куртке.

С мешком за плечами Софи шагнула за порог и пустилась в путь. Ночь выдалась безлунной и темной, только звезды слабо мерцали на небе. До зари было еще далеко.

Но не луне и даже не солнцу суждено было стать главными спутниками Софи на ее пути через лес, хотя тогда она еще не знала этого.

Тепло и свет будут исходить от старой, потертой куртки, пропахшей сосновой хвоей и дымком, жареным беконом и мускатным орехом. От легкого покрывала, искусно сотканного и без сожалений отданного. Ломоть штруделя, слегка помятый, но от этого не менее вкусный, скрасит ее одиночество в сырой и темной пещере, где однажды вечером она будет спасаться от холодного дождя.

Любовь – тонкая штука. У нее запах дыма и звук дождя. Вкус засахаренных яблок. Тому, кто ее отдает, она ничего не стоит, но тот, кто ее получает, становится богаче во сто крат.

Как жаль, что я слишком поздно понял это.

Жаль, что Аделаида так и не поняла.

И как мне хочется, чтобы об этом узнала робкая, одинокая девушка.

В кои-то веки желудок Софи шумел громче, чем ее сердце.

Он урчал и ворчал от голода.

Уже второй день она шла по Темному Лесу и вчера доела последние крошки взятой из дому провизии. На завтрак она выпила воды из родника и съела пару горстей ягод. Хорошо, что Дрогенбург уже виднелся вдали.

Зара позавтракала белкой. Хотя Софи наказала собаке оставаться дома, у братьев, та все же не послушалась. Тихо выскользнув из окна, умная животина побежала следом за Софи и много миль ничем не обнаруживала своего присутствия, показавшись на глаза хозяйке, лишь когда Лощина осталась далеко позади.

Они вошли в городок, где Софи думала продать пару рубинов, а затем снять комнату на постоялом дворе. Надо помыться, поесть горячего и отдохнуть: после ночевок на твердой, холодной земле каждая ее косточка взывала о мягкой постели.

Главная улица городка была длинной и узкой, с каменными домами по обеим сторонам. Кое-где на подоконниках стояли цветочные горшки, вот только цветы в них давно увяли и засохли. Софи огорчилась, увидев, что двери в некоторых домах разбиты и висят на одной петле – так, словно их выбили снаружи.

Вскоре пошли лавки. Судя по вывескам, в них торговали мясом, сырами (в двух местах), рыбой и зеленью. Однако идти по улице стало трудно – середина ее была запружена людьми. Софи даже пришлось поработать локтями, чтобы пробиться сквозь толпу. «Ярмарка тут у них, что ли», – подумала она.

Ей уже виделась вкуснятина, которую она купит на завтрак: желтый кусок жирного сыра, ломти подкопченной шелковистой ветчины, свежий хлеб, инжир. Желудок заурчал еще сильнее. Голова закружилась от голода, так что принцесса едва не упала.

Однако Софи скоро поняла, что люди на улице спешат вовсе не на рынок и не с рынка. Никто не держал в руках корзинку для провизии, никто не тащил под мышкой жирную курицу. Люди полукругом обступили чей-то дом и, не сводя с него глаз, изредка перебрасывались словами. Голоса были еле слышными, лица – угрюмыми. У дома стояла повозка, которую стерегли солдаты.

Софи стало любопытно, и она подошла ближе. В тот же миг из распахнутой двери дома вылетела кастрюля и с грохотом покатилась по булыжной мостовой. К ней шагнул солдат, поднял ее и бросил в повозку. Следом за кастрюлей на улицу полетели пуховые перины. В дверях появились еще двое солдат, они тащили кровать. За ними шел третий, со стопкой глиняных тарелок в руках. Стопка слегка накренилась, верхняя тарелка сползла с нее и тут же разбилась о булыжники. Весь этот шум напугал Зару, которая жалась к ногам Софи.

Перед толпой, напротив двери дома, стояла женщина. Худая. С запавшими глазами. Изношенная одежда висела на ней, как на палке. Она с горечью глядела на солдат.