class="p">— Нам всем придется сейчас чем-то пожертвовать, — звучно сказала женщина-Мерседес. — В тоннеле несколько сотен машин. Кому-то из нас нужны лекарства, кому-то — вода или еда. Или медицинская помощь. Все это возможно только в случае, если мы будем сотрудничать. Ваше беспокойство понятно, но нам нужна полная открытость, иначе мы не сможем помочь друг другу. Так что давайте не будем тратить время на споры и займемся делом. Кто еще не записался? Подходите! — и снова щелкнула ручкой.

Повисла неловкая пауза. Подходить никто не спешил, а дачница в шортах, напротив, даже отступила на шаг и скрестила на груди свои зеленые руки. Похоже, затея с переписью стремительно теряла привлекательность.

Я все испортил, подумал доктор, я опять все испортил.

— Послушайте, — начал он, — все лекарства сдавать не нужно, правда, это неудачная идея, я только...

— Ну разумеется, не нужно, — перебили его, и на опустевший пятачок у полицейского Форда шагнула низенькая круглолицая женщина с царапиной на щеке. — Мне кажется, мы немножко увлеклись (тут она выразительно поглядела на чиновницу с блокнотом). Забирать у людей личные припасы — это уже какая-то... продразверстка, извините. Нет, так мы делать точно не будем. Все взрослые люди, если кто-то захочет поделиться, пусть решает сам. Но воду! — она подняла палец. — По крайней мере, воду, которая нужна всем, можно взять вот здесь. Тут хватит на всех.

Пухлый палец с коротким малиновым ногтем изменил направление и указывал теперь на пыльную Газель с надписью «Напитки Черноголовки» на борту.

 

Молоденький таджикский Газелист из речи женщины с красными волосами почти ничего не понял, как не понимал и все предыдущие разговоры, хотя вслушивался старательно и окошко не закрывал. Но палец, который она направила прямо ему в лоб, и то, как все эти незнакомые люди одновременно обернулись и заметили его, перевода не требовали, и он обреченно втянул голову в плечи и попытался спрятаться за своим рулем.

— Вы ведь не против начать с воды, правда? — спросила маленькая женщина, и улыбнулась, и взглянула высокой прямо в глаза. — Не хочу мешать вам делать вашу работу, но, по-моему, вода нам сейчас гораздо важнее вашего списка, как вы думаете?

Голос ее звучал мягко, но стоявшему рядом доктору показалось, что между двумя женщинами происходит еще один, молчаливый диалог, интонации в котором далеко не такие дружелюбные.

— Да чего тут думать, — сказал Патриот. — Пить-то надо.

— У нас вчера еще вода кончилась, — сказала дачница в шортах.

— А у нас полбутылки осталось! На двоих! — мстительно вставил лысоватый мужчина в жилетке.

Чиновница в синем костюме медленно закрыла блокнот, завернула колпачок ручки и убрала ее в карман пиджака. Лицо у нее было спокойное и задумчивое, как у человека, который столкнулся с любопытной задачей и выбирает вариант решения.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Давайте займемся водой.

И пошла к Газели.

— Двери закрой, — быстро сказал седой таксист из Рено своему юному соседу и ответа дожидаться не стал, перегнулся с пассажирского кресла, и сам нажал на кнопку замка, и завертел рукояткой стеклоподъемника. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 08:14

Ничего, конечно, не помогло — ни то, что он опустил голову и перестал смотреть, ни запертая дверь и поднятое окно, ни даже его опасный пассажир. Снаружи раздался стук, уверенный и требовательный, и когда он поднял глаза, они стояли вокруг Газели — женщина с красными волосами, большая женщина с белыми, сердитый толстый человек из УАЗа и еще десяток незнакомых, которых он не узнал. Лица у них сейчас были одинаковые, с одним и тем же выражением, так что пытаться запомнить их не было смысла. Беловолосая женщина подняла свою большую белую руку и постучала еще раз.

— Откройте, — сказала она.

Через стекло ее голос звучал глухо, как из-под воды.

— Не открывай, брат, — сказал таксист из Рено. — Я говорил тебе, они всё заберут.

— Это неразумно, — сказала большая белая женщина за стеклом. — Вы же сами понимаете, вам придется открыть. Людям нужна вода.

— Он по-русски не понимает, — сказал Патриот, подошел к водительскому окну, сложил ладонь козырьком и заглянул внутрь. — Эй, слышишь? Вода! Во-да! Не понимаешь?

Молодой водитель Газели отодвинулся от окна как можно дальше и неуверенно посмотрел на таксиста. Тот покачал головой.

— Подождите, вы пугаете его. Надо объяснить, — сказала мама-Пежо и задрала голову. — Здесь очень много людей! — сказала она громко. — Они хотят пить! Дети хотят пить! — и показала, поднесла ладонь ко рту. — Пожалуйста!

— Да не понимает он ни хрена. Чего их на работу берут-то таких. Переведи ему! — крикнул Патриот таксисту и снова постучал.

Седой темнолицый таксист сложил руки на груди. Красномордой обезьяне, очевидно уверенной, что таджики и узбеки говорят на одном языке, он отвечать не стал. Обезьяна, скорее всего, даже не видела разницы.

— Ну как вам не стыдно! — сказала мама-Пежо. — Дети же! Откройте машину!

— Сиди, брат, — повторил таксист. — Они хотят забрать нашу воду.

Молоденький Газелист кивнул, об этом он и сам уже догадался. Но он ведь и не мог, правда не мог ничего им отдать, потому что триста двадцать пятилитровых бутылок в кузове ему не принадлежали, и девять часов назад он должен был доставить их в бизнес-центр на Верейской улице и сдать по накладной, восемь туго обтянутых целлофаном поддонов, по сорок бутылок на каждом. Именно по этой причине он и сам со вчерашнего вечера не пил и очень мучился от жажды, потому что, если бы он разорвал целлофан и вытащил хотя бы одну пятилитровку, у него бы не приняли весь поддон и накладную ему никто бы не подписал. Вода была чужая, и трогать ее было нельзя. Он и так уже пропал — не доставил груз вовремя, не сдал машину сменщику и к тому же разбил бампер желтого Рено Логан. В том, что работы у него больше нет, юный водитель Газели не сомневался и даже успел подумать, что мог бы позвонить дяде Файзуллоху и попроситься к нему в бригаду отделывать коттеджи, хотя мама заставила его пообещать, что к дяде он и близко не подойдет. Он мог бы наняться дворником или на мусоровоз, у него все еще оставались варианты. Но потерять груз целиком и вернуться с пустой машиной — такого даже представить было нельзя. Это был уже совсем другой, серьезный проступок, за который его не просто уволят, а совершенно точно посадят в тюрьму, как вора. И ничего из этого он не мог им объяснить — ни людям снаружи, ни сердитому человеку на соседнем сиденье, потому что не знал их языка.

— Нет, вы посмотрите на них, — сказала дачница в шортах. — Сидят, как будто так и надо. Закрылись, главное.

— Закрылись? — переспросил Патриот недобро. — Это ничего, это мы щас поправим, — и пошел к УАЗу.

— Господи, — сказала Саша. — Они им стекло сейчас разобьют.

Толпа вокруг Газели действительно сгустилась и как-то потяжелела, Патриот уже нетерпеливо протискивался обратно, сжимая монтировку.

— Ну вода-то и правда нужна, Саш, — начал Митя и осекся, потому что она отпустила его руку и посмотрела, как смотрят на незнакомца, прижавшегося в автобусе. — Погоди! — сказал он вслед Патриоту. — Эй, ну куда, стой, — и тоже начал толкаться к Газели.

Когда он добрался до