– Они бы завяли. А так послужили красоте момента.

– Я замерзла.

Одно мощное движение – и он накрыл ее своим телом.

– Сейчас согрею тебя… Лизочка моя… Лизбет… Mein Diamant[6]…

Он страстно поцеловал ее в губы.

Шептал, осыпая поцелуями: Sonne Mond und Stene lachen, und ich lache mit – und sterbe… Я такой дурак… я люблю… без любви… солнце, луна, звезды смеются… И я смеюсь – и умираю…

Гейне…

Как волшебно порой звучит знакомый стих на чужом языке в постели, во тьме. Из грез, из страсти, радости, восторга, нежности, ПЛАМЕНИ…

Когда все – ничто, кроме поцелуев…

Когда возлюбленный обнимает крепко, побуждаемый силой страсти отдавать во сто крат больше, чем берет взамен…

Вальтер…

Вилли…

Mein Diamant…

Через две недели после «зеленки и хрустального башмачка»

Герда Засулич тоже, возможно, не хотела вспоминать тот день, но обращалась к нему в мыслях часто, наперекор собственным желаниям. И когда она на улице ждала подругу Лизу Оболенскую, оставшуюся с Катей в кафе, тот день… точнее, вечер субботы всплыл в ее памяти…

Она открыла дверь своей квартиры на звонок и увидела…

Фима Кляпов на пороге – в черном костюме с иголочки, как жених. Поверх костюма – странный прикид: рабочая куртка с надписью «служба доставки». В руках огромная коробка.

– Добрый вечер.

– Вы… что вам нужно? – Герда хлопала глазами. – Вы зачем пришли?!

– Срочная курьерская доставка.

– Курьерская доставка?!

Фима Кляпов был серьезен и деловит. И решителен.

– Посылка. Не вам. Вашей дочке.

– Ирочке? От кого?

– Позвольте мне войти. Вы должны расписаться в получении.

– Ничего я не буду подписывать! Вы что себе позволяете, являясь вечером ко мне домой?

Он очень бережно отстранил ее с пути и направился в комнату. Огляделся: выключенный телевизор, музыка играет негромко – Чаплин, «Огни большого города». На полу среди листов бумаги, акварельных красок и фломастеров девочка четырех лет – крохотный клоп-левша, сосредоточенно рисующий нечто яркое на листе ватмана. Пухлые щечки. Два маленьких хвостика в резинках на голове. И любопытный взор, сразу вперившийся в слегка смутившегося Фиму Кляпова.

– Ты кто? – спросило дитя-клоп по имени Ирочка.

– Привет. Я сам не знаю пока.

– Ты лысый, – сразу вынес вердикт клоп-левша. – На Шрека похож.

– Ага. Тебе видней. Сказку хочешь? – Фима нагнулся, поставил увесистую коробку на пол, потом одним движением широких плеч сбросил куртку и сел на пол перед клопом-левшой, скрестив ноги по-восточному.

– Да. Давай сказку.

Герда Засулич растерялась – великие пираты, такая наглость! С лица ее все еще не сошли следы зеленки, однако изумрудный цвет поблек. Она была одета по-домашнему – в серые фланелевые брюки для йоги и толстовку с капюшоном. Светлые волосы рассыпались по плечам. Герда была босой.

Фима Кляпов глянул на ее маленькие изящные голые ступни – само совершенство и восторг. И ощутил, что у него темнеет в глазах, и сердце проваливается вниз, вниз…

– Говори сказку, – велел клоп-левша.

– Сейчас. Дай с мыслями собраться. – Фима Кляпов кашлянул. – Жил-был Тролль…

– Нет, не так. Жил-был принц.

– Хорошо, принц. Четкий такой правильный пацан. Имелось у него кредо по жизни добиваться всего самому.

– Кредо – это что? – деловито уточнил четырехлетний клоп-левша.

– Девиз. Жил он по-разному, полосато, сначала бедно, потом богато. От жизни хотел все получить. И надоело ему все до чертей, даже жизнь сама. Увидела его злая колдунья и заколдовала. И стал он Троллем, Который Живет на Свалке. И сказала ему колдунья – сидеть тебе здесь на свалке на куче дерьма…

– Фима, ей всего четыре года, – тихо заметила Герда. – Ирочка, с’ect un mauvais mot[7].

– Je sais[8], – ответил клоп-левша. – Это плохое слово.

– Прости. – Фима Кляпов снова откашлялся. – На куче мусора… значит, сидеть на куче мусора, пока прекрасная принцесса не явится и не полюбит, не поцелует Тролля таким как он есть – страшным и… злым на весь мир.

– Тролль не злой. Он в депрессии, – вынес новый вердикт клоп-левша. – А принцесса Тролля, конечно, полюбила и поцеловала. И что было дальше?

– Дальше… А чтобы ты хотела?

– Чтобы Тролль стал опять принцем. Четким правильным пацаном. И женился на принцессе.

– Знаешь, мне такой поворот очень нравится, – признался Фима Кляпов.

– А что у тебя здесь? – Клоп-левша крохотным пальчиком ткнул в загорелую кисть Фимы Кляпова, на тыльной стороне которой белел широкий шрам.

– Это я был на войне.

– На какой войне?

– Далеко в Африке. Осколком поцарапало. В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы.

– Это животные. Они не бывают злыми. Так мама говорит. Они просто естественные и живут в гармонии с природой. А что там? – Клоп-левша наконец обратил любопытство на большую коробку.

– Это тебе. Игрушки. – Фима Кляпов взял коробку и одним сильным рывком разорвал склеенные скотчем створки.

Ребенок заглянул в коробку и ахнул. Она была полна игрушек – куклы в коробках, интерактивные роботы, планшет.

Первыми были выхвачены из коробки именно планшет и еще интерактивный робот – динозавр. Через две минуты и то, и другое уже включили в сеть. Планшет заряжался, а робот-динозавр, ощутив прилив энергии, завертел головой, заплясал на лапках и зарычал!

– Круто! – Клоп-левша пищал тоненьким голоском. – Он кусается?

– Нет, не кусается. – Фима Кляпов увлеченно настраивал динозавра, нажимая кнопки. – Он стреляет.

На спине динозавра что-то вроде переносного стингера и присоски-стрелы. Динозавр прицелился и выстрелил – угодил присоской прямо в босую ступню Герды Засулич.

– Ой… вот черт…

– Ма, inmauvais mot. – Клоп-левша окоротил собственную мать.

– Ой, да, прости, вырвалось. – Герда прыгала на одной ноге, пытаясь отлепить присоску от ступни.