На этот раз он не тряс головой. Вместо этого его красивое лицо расплылось в улыбке.

– Точно. – Он закивал. – Шарлотта Мастранджело. Да, именно это имя. – И переключил внимание на то, чем занимался сейчас.

Через несколько минут он с улыбкой заявил:

– Вот. Неплохо, правда?

– Замечательно.

– Не двигайся – я принесу чистой воды, чтобы смыть остатки мыла.

Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошел в ванную. У Кары в горле образовался ком. Неудивительно, что столько художников жаждали запечатлеть его облик любыми способами, будь то краска или камень. Тело Пепе притягивало к себе, как нектар пчел.

Пепе вернулся с кувшином воды и полотенцем.

– Ты делал это много раз? – спросила она и моментально осеклась.

Их взгляды встретились. Глаза Пепе странно блестели.

– Никогда, – прозвучал ответ.

Сердце у нее замерло.

Оба долго молчали и не двигались. Хоть бы она могла догадаться по его глазам, что он думает! И тут он наклонил голову и поцеловал ее в то самое место, которое только что касался бритвой. И еще раз.

Его поцелуй был таким нежным и… даже благоговейным, что застенчивость исчезла, она положила голову на спинку дивана, закрыла глаза и погрузилась в удовольствие.

Пепе был потрясающим любовником. Нежным и одновременно фантастически неистовым. И он постоянно ее хотел. Она помнила тот день, когда он вернулся из поездки в Германию – всего-то на один день, – и уже через пять минут после того, как вошел в дом, он уложил ее на письменный стол в своем кабинете.

Жар от этих восхитительных воспоминаний разлился у нее по животу в тот самый момент, когда Пепе дотронулся до сердцевины ее лона. Кара застонала.

В голове – туман, тело купается в сладких ощущениях, которые этот необыкновенный мужчина дарит ей.

Пульсация внутри взорвалась фейерверком и накрыла ее огромной волной наслаждения.

Кара открыла глаза и увидела, что Пепе внимательно на нее смотрит. Он подхватил ее на руки, поднял с дивана и отнес к своей кровати.

Его губы слились с ее губами, и он тут же погрузился в нее. Но, несмотря на его нетерпение, о такой нежности можно было только мечтать.

Она еще не пришла в себя от прежнего чувственного восторга, и не думала, что в состоянии опять пережить что-то подобное, но Пепе хорошо ее изучил и знал, как довести ее до высшей степени удовольствия.

Кара прильнула к нему, отдавшись его воле. Сердце пело в унисон с телом. Пепе может не любить ее – и никогда не полюбит, – но в этот момент его ласки были такими потрясающими, словно она для него не просто мать его ребенка и его минутная любовница, а самое драгоценное существо в мире.

Когда она достигла пика наслаждения, он уткнулся лицом ей в плечо, со стоном произнес что-то по-итальянски и в последний раз вонзился в ее плоть.

– Ты плачешь? – спросил он через несколько минут, когда наконец поднял голову.

Кара и не заметила слез, струящихся у нее по щекам.

– Я сделал тебе больно?

Она покачала головой и смогла выговорить лишь «Это гормоны».

Как ей сказать ему, что она плачет потому, что сделала то, чего клялась не делать никогда?

Она влюбилась в него и знала – знала без тени сомнения, – что, когда придет время и Пепе скажет, что все закончилось, ее сердце разобьется на тысячу осколков.

Вопрос Пепе прозвучал в третий раз, едва они вышли из дому.

– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

Кара была бледна и слишком молчалива, и это ему не нравилось.

– Наверное, я немного страшусь этой выставки.

Он взял ее руку и прижал к своему бедру.

– Я не оставлю тебя там ни на одну секунду – обещаю.

Она еле заметно улыбнулась:

– Знаю.

Они ехали по Монмартру. Зная интерес Кары к этому району, Пепе указывал ей на достопримечательности, решив про себя, что надо погулять с ней по улицам.

Она такая красивая сегодня. Впрочем, она всегда красивая. Она распустила волосы, и рыжие локоны веером падали на плечи. На Каре было простое черное платье под горло, с длинными рукавами. Широкий красный пояс свободно держался на бедрах. За ту неделю, что он отсутствовал, живот у нее увеличился, и беременность впервые стала заметна. Ему казалось, что от этого она стала еще красивее и привлекательнее.

– Что за художник выставляется сегодня? – спросила она, когда Пепе свернул на небольшую парковку позади выставочного салона.

– Сабина Коллард. Ты о ней слышала?

Кара покачала головой.

– Сабина Коллард, – повторила она.

Пепе смаковал то, как она произносит грассирующее французское «р». С ее ирландским акцентом это звучало особенно мило.

В галерее было уже полно людей. Крепко держа Кару за руку, Пепе повел ее к героине вечера.

Когда Сабина, молодая и сердитая на вид особа, увидела Пепе, она обняла его, поцеловала в щеку и начала трещать по-французски.

– Давай перейдем на английский, – сказал Пепе, он не хотел исключать Кару из разговора.

Сабина характерным для француженки жестом повела плечом:

– D’accord[19]. Очень рада тебя видеть. В студии мне тебя не хватало.

Как давно он там не появлялся? Да с тех пор, как к нему приехала Кара.

– Сабина делит студию с другими художниками, – пояснил Пепе Каре, сжавшей ему руку подобно тискам. Он незаметно потер большим пальцем ей запястье.

– Не скромничай! – воскликнула Сабина и сказала, обращаясь к Каре: – Ваш любовник – владелец студии. В этом здании раньше была гостиница. И это не «несколько» художников. Нас пятнадцать человек, мы там живем и работаем. И не платим за аренду, потому что ваш любовник – один из немногих настоящих покровителей искусства.

– Ну, полным отсутствием своих интересов это не назовешь, – вмешался Пепе, увидев, как поражена Кара. – Они не платят за аренду, но я получаю процент, когда они продают свои работы.

– Пять процентов! – фыркнула Сабина. – Едва ли это назовешь большим кушем, учитывая то, что почти все мы ничего не продаем.

– Я всегда могу повысить этот процент, – улыбнулся Пепе.

Тут на лице Сабины появилось радостное выражение.

– Ой, только посмотрите, кто здесь. Себастьян Ле-Гард. Я должна с ним пообщаться.

И шикарная француженка плавной походкой устремилась к толстячку с блестящей лысиной.

А Кара подумала, что, даже будь она прирожденной француженкой, все равно не смогла бы двигаться так же элегантно, как Сабина.