Его бывшие любовницы… Кару пронзило насквозь. Она заставила себя дышать ровно и смотреть вперед на парк – там молодая пара собиралась покататься на велосипедах, а в специальном креслице, прилаженном к велосипеду отца, восседал годовалый малыш.

Пепе никогда не станет обычным отцом – он слишком любит собственную свободу.

А она, Кара, совсем другая.

Пепе прав – она никогда не станет похожей на тех женщин. Шрамы, полученные в детстве, оказались слишком глубокими. Она никогда не сможет делить с кем-то своего мужчину. От одной только мысли, что Пепе будет расточать интимные ласки на другую женщину, кожа у нее покрылась холодным потом, а к горлу подступила тошнота.

Она его любит?

Нет, конечно нет. Пепе способен довести ее до экстаза, но это не означает, что она по-настоящему в него влюбилась.

А если влюбилась?

– Мне нужно уехать, – выдавила она.

Какими бы ни были ее чувства к нему и что бы они ни значили, ничего из этого не выйдет.

Пепе застыл, бросил на нее взгляд, сел за столик и стал пить кофе. Когда же снова подошел к перилам, то встал не рядом, а в шаге от нее.

– Я хочу воззвать к твоей порядочности, чтобы ты поступил справедливо – дал мне денег сейчас, чтобы я смогла вернуться в Дублин и найти дом, где буду растить нашего ребенка.

– А если я этого не сделаю?

– Тогда у меня нет другого выхода, как остаться. Я собиралась уехать прошлым вечером, но я была настолько… – она чуть не произнесла «раздавлена», – расстроена, что ничего не соображала. Подозреваю, что это гормоны разыгрались.

Гормоны тут ни при чем – дело в ревности. Ревность довела ее до белого каления, но она ни за что на свете не признается в этом.

Кара сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Даже если я смогла бы уехать вчера, я, вероятно, вернулась бы, как побитая собака, – я без гроша в кармане. Мой обратный билет с Сицилии здесь недействителен, поэтому я не могу вернуться домой, пока моя зарплата из аукционного дома не будет переведена на мой счет. Но, Пепе, я не могу здесь оставаться, особенно сейчас.

Пепе только сию минуту почувствовал, что воздух холодный. Он уставился на молодую пару, которая каталась на велосипедах в парке. Потом родители слезли с велосипедов, прислонили их к большому дереву, и отец вытащил ребенка из креслица.

Когда-то он представлял себе, как у них с Луизой будет семья, надеялся, что мечты осуществятся.

– Почему ты так решительно настроена уйти от меня? – с горечью спросил он. – Разве я недостаточно удовлетворил тебя прошлой ночью?

– Нет, это было замечательно, – тоскливо ответила она.

– Тогда в чем дело? Почему не жить в моем доме и не спать в моей постели?

– Потому что мы оба знаем, что это не навсегда. Велики шансы, что ты будешь спать с кем-то еще задолго до рождения нашего ребенка.

Это его озадачило. Озадачило то, что в его постели может оказаться кто-то другой, а не Кара. И в этом состоянии он пребывал с тех пор, как покинул Дублин.

До того момента, как они с Карой вчера разрядили то страстное желание, которое их сжигало, его не оставляло болезненное ощущение, что сексуальное удовлетворение больше ему недоступно.

– А как же ты? – отрывисто произнес он. В груди заныло. Это что, страх? – Как я узнаю, что ты должным образом заботишься о себе, что правильно себя ведешь и делаешь все необходимое для ребенка, которого носишь?

Она заговорила, но не сразу, и голос у нее был намного мягче, чем он мог ожидать:

– Пепе, что превратило тебя в такого циника? Неужели ты думаешь, что я в состоянии навредить нашему беззащитному ребенку?

– Потому что со мной это уже было.

Он чувствовал, что Кара потрясена его словами. Она пристально на него смотрела, а он не сводил глаз с семейства в парке. Молодые родители достали мячик и теперь играли со своим малышом, который только-только научился ходить.

– Я не всегда был циником. Когда-то я верил в любовь и брак. Я собирался жениться на девушке, в которую был влюблен с детства. – Болезненная усмешка исказила его лицо. – Мы всего лишь один раз забыли про контрацептивы, и Луиза забеременела. Мне было тогда восемнадцать, а ей семнадцать.

Кара не сводила с него глаз. Горло у Пепе сдавило. Он никогда не обсуждал этого ни с Лукой, ни с кем. Он обязан сказать Каре правду, потому что в глубине души он знал: ребенок, которого она носит, его, но не осмеливался произнести это.

– Я был вне себя от радости, что стану отцом. Я был… – Пепе покачал головой, вспоминая те моменты. – В то время у меня голова шла кругом. Только что умер отец, и тут Луиза сказала мне, что беременна. Жизнь сразу приобрела значение – это был знак, что чудеса случаются. Мы с Луизой много раз говорили о свадьбе, а теперь был повод снова все обсудить. Я хотел, чтобы наш ребенок носил фамилию Мастранджело и чтобы у обоих его родителей тоже была такая же фамилия.

Пепе допил остывший, безвкусный кофе и взглянул на Кару.

Она стояла спиной к перилам, руки сложила на груди, зеленые глаза смотрели прямо на него.

Он видел, как она побледнела, в глазах – понимание.

– Я думал, что Луиза тоже счастлива, но шли недели, и она стала замыкаться в себе, не разрешала мне сказать моей семье или ее семье о ребенке – якобы еще рано. А потом, на следующее утро после первого УЗИ, в тот день, когда она согласилась, чтобы мы поделились со всеми нашей радостью, она призналась, что у нее была связь на одну ночь. Что она переспала с мужчиной, когда я уезжал на уикэнд в университет к Луке. – Пепе уже не стал скрывать горечь. – Она и ее любовник забыли о презервативах. Она была в ужасе, что я узнаю, поэтому спустя несколько дней устроила так, чтобы мы тоже забыли воспользоваться контрацептивами. Чтобы получилось так, что если она окажется беременной, то скажет, что ребенок мой.

– Что ты сделал? – еле слышно спросила Кара.

Пепе горько рассмеялся и покачал головой:

– Я сказал ей, что мне все равно. Что это не имеет значения. Сказал, что люблю ее и выращу ребенка как собственного, даже если есть сомнения в том, что он мой. Но это было неправдой – я сделал бы это не ради нее, а из-за ребенка. Потому что ребенок уже был моим – я прирос к нему сердцем. Я рисовал в уме мальчика или девочку, представлял, как этот ребенок подрастает. Я представил, как поведу свою дочь к алтарю и как мой взрослый сын попросит меня быть его шафером.

Воспоминания, так долго не высказанные, душили его. Но Пепе заставил себя закончить:

– Сначала она согласилась. А потом, через две недели, когда беременность была пятнадцать недель, она уехала на уик-энд навестить тетку. Это оказалось враньем. На самом деле она отправилась в Англию, чтобы сделать аборт. Ее любовник – с которым, как выяснилось, она продолжала видеться, – дал ей на это деньги.