перестать бежать. Но я не перестала. Эта жизнь, этот город, полный пузырьков и блеска, – наркотик. Усыпленная развлечениями, я стала искать спасения от правды в иллюзии. Все эти месяцы я была уверена, что могу скрываться, находясь на поверхности. Я забыла, что когда твое наследие – страх и потери, убежать на самом деле невозможно.

Да и кого винить в предательстве? Ашбурна? Разве стоит удивляться, что за те два года, что мы не общались, он мог кому-то проболтаться? Неужели он не мог как-нибудь перебрать хорошего вина и рассказать о бедной одинокой принцессе человеку, которому не стоило доверять?

Или это просто шаг в чьей-то большой игре – пришло время использовать меня тем, кому это нужно? Мою жизнь купили невероятной ценой. Конечно, я пешка. Я не могу знать, какой ход будет дальше.

Я больше не верю, что те, кто привез меня сюда, действительно обо мне пекутся, что я вообще когда-то их волновала. Я окружила себя пустыми людьми. Но они могут быть опасными. Я должна покинуть Нью-Йорк.

Судьба отняла у меня все: семью, престол, страну. При мне осталась только собственная личность, и я цепляюсь за нее как никогда раньше. Я исчезну, таким образом вернувшись к себе.

Всегда, А.

– Может, мы неправильно на это смотрим.

Эван сидит за нашим кухонным столом над третьей чашкой кофе (черный с двумя ложками сахара с горкой).

Анна ответила на наш вопрос. Да, ее личность, или какая-то версия ее личности, была кому-то известна, но выдал ее кто-то другой, и в результате она похоронила эту тайну еще глубже.

– Еще кофе? – предлагаю я.

– я стараюсь пить меньше кофе.

– Шутишь?

– Кофе – дело не шуточное.

Мой телефон на столешнице вибрирует. Эсэмэс от Райана: «Тебе луше?». Погруженная в чтение информации о Романовых и переживания по поводу вчерашней ссоры с Кэти, я просто сказала ему, что плохо себя чувствую. Это мило, что он написал, но почему-то опечатка жутко меня бесит. Нет, мне не «луше».

– Надо ответить? – спрашивает Эван.

– Нет, – говорю я и выключаю телефон.

– Так, давай ознакомимся с фактами, – говорит Эван. Он встает и начинает ходить кругами. – Может, надо искать не совпадения с дневниками, а понять, могла ли Анастасия вообще избежать расстрела?

В памяти всплывает фотография, жуткая сцена убийства в доме Ипатьева: стена, испещренная дырами от пуль, темные пятна крови на полу. Резня в крошечной комнате.

Эван продолжает:

– Как она добралась до Америки, мы знаем, но вот как оказалась у сэра Ашбурна в Лондоне, в трех тысячах миль от Екатеринбурга и места расстрела? Там написано, что ей помогали… но кто, как и зачем?

Кроссовки попискивают, когда он драматично разворачивается на пятках. Мой напарник прав. Пока наш подход напоминал рыбалку, поиск подсказок в дневниках. Мы сопоставили даты, убедились в подлинности имен, потом искали человека, которому она могла раскрыть свой секрет. Но надо выстроить хронологию.

– Итак, – говорю я. – Анна прибыла в Нью-Йорк в 1922 году. До этого она была в Лондоне. Давай пойдем в обратном порядке, так дойдем до ночи расстрела.

Уже почти пять. Весь день мы провели за чтением о жизни Анны в Нью-Йорке, а затем побеге из города и от новых знакомых. Когда я с Эваном, часы утекают легко и быстро, как вода в сток.

Договариваемся встретиться следующим утром. Только одна проблема: завтра среда, и, хотя мамы с братом, скорее всего, не будет дома, у папы по средам выходной. Я предпочла бы избежать потока папиных шуток, поэтому предлагаю Эвану встретиться в другом месте.

– я знаю одно место. Оно на улице, но там тихо, можно спокойно почитать.

– Это парк?

– Вроде того. – Он странно улыбается и называет перекресток на другом конце города.

Я провожаю его до велосипеда, прислоненного к нашему крыльцу, и Эван взбирается на алюминиевую раму. Он – девятнадцатилетний парень на фиолетовом детском велосипеде, но в том, как он стоит, широко расставив ноги, облокотившись на руль, наклонив голову вбок, есть что-то привлекательное, и это заставляет меня улыбнуться.

– Знаешь, кое в чем ты не права, – говорит он.

Мне хочется ответить, что не права я во многом.

– Ты сказала, что никому не говорила о дневниках.

– Это правда. – Когда я заговорила о секретах, он решил, что я что-то от него скрываю. – Эван, честное слово, я ни в чем тебя не обманываю.

– Нет, одному человеку ты о них рассказала… мне.

Хитро улыбаясь, он ставит ноги на педали и отъезжает, прежде чем я успеваю ответить. Доехав до угла, он поднимает руку и машет, не оглядываясь. Он знает, что я смотрю ему вслед.

14

22 августа, 2007

Я очень медленно поворачиваюсь на триста шестьдесят градусов. Может, у меня неправильный адрес? В третий раз проверяю бумажку, на которой записала перекресток, что вчера назвал Эван. Если верить ярко-зеленым уличным указателям, я на правильном месте, но разве я могу быть на правильном месте, если это место – окраина маленького и одинокого кладбища? Эвана нигде не видно.

С трех сторон кладбище ограждает плотный каменный забор. С четвертой находится старый белый фермерский домик с кривоватыми окнами, провисшей крышей и бежевым «седаном» в гараже, который когда-то был амбаром. Подсолнухи над крыльцом. Хотя дома будто никого нет, на самом краю участка с пятнами голой земли лежит велосипед Эвана.

«Я на месте… вроде». Отправляю эсэмэс и тут же слышу «дзынь» откуда-то с кладбища.

– Эван?

Мой голос прорезает тишину, нарушаемую лишь пением птиц.

Вдруг из-за облупленной серой статуи ангела появляется голова – широко улыбающийся Эван.

– «Здесь праотцы села, в гробах уединенных навеки затворясь, сном непробудным спят»[16].

По пути ко мне Эван театрально указывает рукой на кладбище и полуразрушенные надгробья, которые торчат из земли, как кривые зубы.

– Чехов? – спрашиваю я, прищурившись, чтобы прочесть название книги у него в руках – «Избранные рассказы Антона Чехова».

– Томас Грей. Он англичанин.

– Так нечестно. – Нас разделяет каменная стена. – Ты часто бываешь на кладбище?

– Мне нравится тишина и покой, а местные дамы и господа, – легонько хлопает он носком по ближайшему надгробию, – в этом настоящие профессионалы.

Я улыбаюсь:

– Может, тогда я лучше останусь любителем.

Чтобы попасть на кладбище, надо взобраться на стену и перебросить ноги на другую сторону. Когда Эван неожиданно протягивает руку, чтобы мне помочь, я на секунду застываю, смутившись. Мы оба смотрим на руку, после чего я, краснея, принимаю ее и спрыгиваю на землю. Щекотное ощущение остается, даже когда Эван отпускает