молитвы, но вставать с ней на колени больше не просила.

Так Анастасия, одетая в мужскую одежду, перемещалась с фермы на ферму, из деревни в деревню. Иногда ее называли сыном сопровождающего, иногда – младшим братом. Однажды ее представили любопытной соседке племянником друга, направляющимся в Москву, чтобы служить партии. Когда о ней говорили в третьем лице, как о какой-то девушке, а не о парне, использовали имя «Анна Белякова»: завтра встречаемся с Анной Беляковой в Смоленске. Скажи, что Анна Белякова ждет встречи с ним завтра на рассвете.

С помощью подпольной системы, составленной неожиданными союзниками, Анастасию перемещали через страну фермеры, пастухи, шахтеры, рабочие, а также их преданные и иногда суровые жены, дочери и сестры. Путь проделывали пешком или на телегах, расстояния подлиннее – на поезде, хотя от этой идеи вскоре отказались. Спали в хлевах и конюшнях, свинарниках и погребах, а несколько раз – на улице, ничем не защищаясь от ночного холода, кроме собственной одежды. Везде Анастасии снились кровь и смерть, она просыпалась в панике, иногда мочась от кошмаров.

Лето перешло в осень, осень – в первый снег. Анастасия нигде не задерживалась больше трех ночей. Места и лица сливались в одну размытую картину, но опасность оставалась ясной и никогда не пропадала из виду. Дошли вести, что ЧК, новая тайная полиция большевиков, оставила шпионов в каждом городе.

Если иногда я забывала о вездесущей опасности, что-то тут же о ней напоминало. Однажды, после очередной бессонной ночи, мне удалось уснуть, свернувшись калачиком под горой мешковины в телеге для сена, на которой мы ехали. Колеса скрипнули, телега остановилась – извозчик спросил у прохожего, в каком направлении ехать.

– Город куда?

– Казань? – ответил голос. – Что, кремля не видите? Туда вам.

Казань! Я ее видела, когда мы с семьей отправились в путешествие по Волге в честь трехсотлетия нашего рода несколько лет назад. Мне не терпелось увидеть что-то знакомое, поймать какой-то след воспоминаний, соединяющих меня с тем временем… Не успев подумать, я высунула голову из телеги. Узнаю ли кремль с такого расстояния, узнаю ли небо над ним?

Почувствовав движение в телеге, мой охранник обернулся и прищурил глаза. Он шикнул по-змеиному, напомнив, что своей жизнью тут рискую не только я. Я сразу же укрылась обратно. Больше головы не высовывала, ни в тот день, ни в последующие.

Спасатели не раскрывали Анастасии своих имен, и она их не спрашивала. Если бы она знала их имена, схвати ее ЧК, все, кто ей помогал, тут же оказались бы в опасности. Неведение ее не беспокоило.

Я училась передвигаться как призрак, а у призраков ведь нет имен. Я даже не спрашивала, почему они мне помогают. Я бы не выдержала ответа: потому что твою семью убили и, кроме тебя, никого не осталось.

Когда в спину начала дуть русская зима, Анастасия и ее сопровождающие продолжили курс на запад. Добравшись до окраин Москвы, они отправились в новопровозглашенную Белорусскую народную республику. И приехали туда как нельзя вовремя – ее ботинки совершенно поистерлись, хотя она не говорила об этом людям, которые помогали ей, рискуя жизнью.

В Беларуси она провела три недели, набираясь сил на чердаке большого богатого дома. Хозяева дали ей новую одежду и обувь, и с этого момента путешествие замедлилось, каждый день они проходили расстояние все меньше и меньше, чувствуя меньшую опасность. Однако тогда же из таинственных перешептываний «Анна Белякова» полностью осознала, какая опасность вынуждала ее перемещаться из одного дома в другой в России: несколько раз ее спутники были уверены, что у них под дверью стоит ЧК.

Из Беларуси Анастасия отправилась в Польшу, и на границе ей и ее русскоязычным спутникам было очень страшно. Польским пограничникам не понравился говор сопроводителей Анастасии. (Эван объяснил, что Беларусь тогда находилась меж двух огней – Польшей и новой советской Россией.) Почти час пограничник средних лет с неприятным горячим дыханием ее допрашивал. Когда он обнаружил, как ему повезло – что в его холодной лачуге заперта девушка, а не парень, – он пригрозил провести досмотр с раздеванием. Ей удалось избежать растления лишь благодаря взятке – она дала ему жемчужные бусы и перешла границу нетронутой.

В Тобольске, еще до того как Романовых перевезли в Екатеринбург, Александра сказала дочерям вшить те украшения, что им удалось сохранить, в корсеты и платья. То ли чтобы спрятать от воров, то ли чтобы сберечь на случай, если придется бежать, – Анастасия не уточняет, но на границе она поняла, что ее спутники их использовали – вырвали из платья, в котором она была в ночь расстрела, чтобы оплатить проезд, еду, жилище. Помимо скорби Анна испытывала чувство благодарности к матери за ее предвидение.

Анастасия оказалась в Германии к моменту перехода зимы в весну. На моем телефоне мы намечаем ее маршрут, настолько детально, насколько можем, опираясь на смутные географические упоминания. За восемь месяцев она проехала более тридцати пяти тысяч километров. Смотрим на это невообразимое число. Столько трудностей и боли – всего на двадцати страницах.

«Меня доставили», – написала Анна в Берлине.

– Почему именно Берлин? – спрашиваю я Эвана.

После Первой мировой и собственной революции Германия, объясняет Эван, была занята перестройкой. Страна, погруженная в хаос, – не такое уж плохое укрытие. Плюс, добавил он, веймарское правительство относилось к новой Советской Федеративной Социалистической Республике либо прохладно, либо враждебно.

– То есть там она была в безопасности, – говорю я.

– По сравнению с тем, что было. Если бы немцы узнали, что среди них скрывается царская дочь, они все равно могли тайком сдать ее Ленину. Да и советских шпионов там хватало.

Последним проводником Анастасии был немец, поддерживающий императора, которого она называла фальшивым именем – Вернер (я по незнанию предположила, что оно читается как «Уэрнер», но Эван меня поправил). У Вернера были вдовий пик и женственные черты. Он доставил великую княжну в гниющую ночлежку на Риттерштрассе в Кройцбергском районе Берлина. Теперь девушка, нареченная Анной Хаасе, согласно фальшивым документам (hase – заяц на немецком, от «белого» решили отказаться), была родом из Дармштадта, откуда происходила семья Александры. Анна устроилась домработницей неподалеку от Курфюрстендамма, района, некогда полного жизни и гламурных магазинов. С этой работой, по словам Вернера, ей невероятно повезло.

Он привез ее посреди дня, когда в ночлежке наиболее тихо, и представил хозяйке свояченицей, недавно овдовевшей, соответственно, как он прошептал, нуждающейся в покое в это скорбное время. Хмыкнув и бросив на Анну один взгляд, фрау Бекер, посасывающая зубы и пропахшая