Степан покрутил головой.

– Ты раньше была на море, Надя?

– Сто лет назад! В четыре года!

Допили вино и пошли под руку. От бетонной набережной спускалось еще несколько ступенек. Заскрипели камушки. Вода пенно вздымалась и длинно облизывала пляж. Воняло водорослями.

– Ай! – Волна обхватила Надю по самую грудь. – Ай-я!..

Они сняли намокшие сандалии и подобрались к воде. Вода захлестывала, бичевала, вымывала вино из ума. За тучами скрылись звезды. Они посмотрели друг на друга в бурной темноте и рассмеялись невнятной мути своих лиц.

Они повалились на острую гальку и стали как будто бороться… Вот – на них уже не было одежды. Вот – Надя сама развела колени. И всхлипнула.

Он потянул паузу. И начал, наслаждаясь. Югом. Взрывами моря. Зверским, возбуждающим запахом водорослей. Ветром. Пропажей звезд. Каплями черноморской влаги, которые затекали в ее глазницы, пробирались под сжатые веки, смешиваясь с волжскими очами. Это был круговорот влаги… Толстый – стройную. Московский парень – саратовскую. Московский – саратовскую. Почему-то эта глупая, эта непроясненная и, кажется, патриотичная мысль ужасно возбудила его. Встреча двух существ, живущих на расстояниях друг от друга. Эта встреча… Он издал хрип, и гигантская волна накрыла их.

Они искупались у берега. Пошли на набережную. Дискотека померкла, было пусто. Мокрая одежда холодила. В сандалиях кололи навязчивые камушки.

– Слушай, а почему Яковенко придурок? – вдруг спросил Степан.

– Соня, – незамысловато ответила Надя.

– Как?

– Мне Ленка рассказывала, она с ним в Москве работает. Он ничего не может… ну это… как контуженый… смотрит на тебя и вдруг уже храпит… Днем, прикинь!

Степан оглушительно чихнул.

На следующий день они поехали в Ялту.

– Ты что, я такая боевая! Я сама из экологов, – говорила Надя. – Следила за чистотой реки, чтоб никто не засорял. В лес ездила, изучала степень загрязнения. Я общественница еще со школы! И в профкоме на хорошем счету. Вот меня и порекомендовали в движение. Ну «Ниша» так «Ниша»! Главное, что людям польза. А ты о себе так ничего и не сказал.

– Я социолог. Работаю в фирме по мониторингу.

– У меня подружка одна тоже на социолога учится. Марина. Я шучу: вы, социологи, чудны е ребята, чем занимаетесь – непонятно, а вроде и за обществом следите. Не обижайся, ладно?

– Вообще-то я вам сочувствую, – посчитал нужным веско сказать Степан. – Ваша «Ниша» – это же большая фабрика звезд, каждый молодой человек получает эту возможность залезть в социальный лифт, в люльку маляра и ехать вверх и красить яркой свежей краской наш общий большой дом – Россию. Благодаря вам – вера, вера пробуждается в то, что есть еще активные люди и таких людей в новом поколении большинство!

При свете дня Надя была по-прежнему хорошей. Осветленные волосы. Немножко косметики. Та, которая и приютит бедного, и перевяжет раненого, и даст горячее свое тело. Она была и спортивна, и чуть жеманна. Она была без комплексов и при этом средоточием предрассудков. Она насквозь была полна детского целомудрия и при этом готова к самозабвенным плотским забавам. Настоящая юная баба.

День выдался тяжелый. Жаркий и одышливый. После Фороса Ялта закружила их цивилизацией. Аттракционы. Рестораны. Своя музыка из каждого угла. Полированная набережная. Люди жрут и пьют, выгуливаясь мимо парапета, а ниже, на песочке дремлют и купаются еще люди…

И тут это случилось.

Им навстречу (мохнатые шары плеера) шла девушка в желтой рубашке, смуглая, с угольными бровями. Бровки менторски вздрагивали. Щеки жвачно ходили ходуном.

Вы узнали ее?

Это была Ляля Голикова. Дочка бывшего премьера.

Здесь! В Ялте! Зачем это сновидение?

Она опустила наушники на шею.

– Вот это да! Хай, гай!

– Наушники не шерстят? – спросил Степан.

– Шерстят. – И она довольно, зажурчав жвачкой, расхохоталась.

– Это Надя.

– А я Ляля. Старая знакомая Степана. Не подумай, между нами ничего не было. Какая встреча! Ребят, пойдемте где-нибудь пиво попьем! Или сок! Здесь свежевыжатый классный!

Степан с энергичной провинциалкой под руку и с энергичной столичной штучкой с другого боку шел на грани солнечного удара. Лялина голова покачивалась музыкально.

– Я тебя простила, – прошелестела она и выкрикнула: – Ого! Смотрите! Кафе «Сено»! Как у нас в Камергерском!

– Надя из Саратова, – пробормотал Степан.

В кафе «Сено» они пили украинское пиво.

– Здесь скука, охереть! Сыбузь в Маскву, наверна, завтра… – Ляля развязно затянулась коричневым «Кэптан-блэком». – Песец тут, скажите, а?

Надя посмотрела на нее ошалело.

– А вы че, ребят, гиде перекантовались? Где-где, в какой пизе? – Она затряслась нервным смешком. – Гостиницы куевые, сараи бляцкие, без воды, поибаццо толком нельзя, куды бежать? В море, что ли, подмываться нах?

Степан вдруг понял: Лялечка спятила.

Желание плотской любви и животный страх довели ее мозг до того истощения, когда на язык навернулись все нехорошие слова, которые в далеком 93-м она вдруг услышала от одного из рабочих, вломившихся в квартиру. И она – причудливо раскрепостилась.

– Бля-а, епари тут вроде некуевые. Но хохлы, провинция. Бля-а, ты ж тоже из провинции, чувиха! Ну, ты из какой провинции? Саратов – это не кок собачий. А тут Украина – окраина окраины. Одни мудоепчики…

– Крым – русская земля, – возразил Неверов и торопливо осушил кружку.

– А куй его знает… Я в политике не ипу. В сторонку уипала, и усе, песец, отдыхаю…

– Приятно было повидаться, Ляля. Ты права, делать здесь нечего. Слушай, а нам уже пора!

– Уходите? – испуганным голосом спросила Ляля.

Степан жестом подозвал официанта.

– А я вас не напугала? – Ляля сделала резкое движение, пытаясь поймать Степана за руку. – Чего это – я да я говорю. А вы? А может… – она заглянула ему в глаза. – Я вспоминала… Ты же такой смельчак, так? Может, гульнем как следует? – Она перевала потерянный взгляд на Надю. – Все вместе! Попьем, покупаемся. Если что – у меня в отеле это… места много… это…

– Чего-чего? – Надя кисло поджала губки.

– Того! – вскинулась Ляля.

Где-то далеко громыхнула гроза…

– Нет! – Степан мгновенно понял идею.

Он представил душный номер, слипшиеся простыни, изнывают обе девочки, беленькая, красноватая, в пуху, и загорелая, с черными волосинками и пахом, меховым, как наушник плеера… Они втроем. Круто! Он, самец, за! Но для Нади одна эта идея будет оскорблением. Что она подумает про его привычки? Не с Лялей же ему, с этой черной голубкой, оставаться в Ялте.