Кадык Торольва дернулся. Епископ перекрестился, захлопнул отвисшую челюсть. Бернар снова зашептал ему в ухо, поднимаясь на цыпочки. Оторвался, поманил к себе статного воина со светлыми бровями и шрамом на левой щеке.

– Что молчишь, епископ? – рыкнул Харальд.

Святой отец с Бирсея сглотнул и дрожащим голосом начал читать:

– Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent.[44]– Ближе к концу молитвы его голос окреп и зазвенел решительностью и отвагой.

– Позволь, я вмешаюсь в спор благородных мужей и святых отцов? – Халли Челнок протиснулся вперед. Высморкался на траву, не стесняясь присутствия королевы и ее дочерей. Вытер пальцы о штанину.

– Хочешь позвать всех за стол? – усмехнулся Харальд.

– Нет, хочу на голодный желудок заступиться за скальдов, если уж мой конунг, который сам скальд, каких поискать, не желает делать этого.

– Ну, давай… Говори!

Халли откашлялся. Хотел еще раз сморкнуться, но передумал.

– Я скажу вису. Она только что пришла мне на ум. Хочу сразу предупредить: если Лосси-датчанина сегодня к вечеру вдруг одолеет понос, я тут ни при чем. А то начнет на королевский суд звать, а там, глядишь, и хольмганга[45]потребует…

Точильный Камень переступил с ноги на ногу, рыкнул что-то неразборчиво.

– Так я скажу? – спросил Халли у конунга.

– Говори! – милостиво махнул рукой Харальд.

– Итак, виса в защиту скальдов. И не только скальдов.

Вор ворует, ворлок же

Ворожбою кормится.

Режет руны, кровию

Окропить их пробует.

Нид, недаром сложенный,

Вред врагу, но добрая

Драпа друга радует,

Древо дрота рьяное.

Ярл Торфинн крякнул одобрительно. Харальд улыбнулся.

Лосси аж передернулся.

– К чему ты ведешь? – возмутился он. – Это всем известно!

– А мне кажется, что не всем, – отвечал исландец. – Кое-кто, прибывший на Оркнейские острова из Дании, путает искусство скальда с ворожбой ворлока. Я хотел подсказать собравшимся здесь именитым мужам, что нельзя обижать вкусившего меда поэзии, обзывая его колдуном. Кем бы скальд ни был – мастером, признанным от Миклогарда до Нидароса, или учеником.

– Да? Я сам слеплю строки не хуже вшивого русича!

– Слепишь? – прищурился Халли. – В том-то и дело, что ты лепишь, а скальд складывает. Чуешь разницу?

Громко грозил отрок,

В праздности возросший:

Сотворю-де дреки,

Дайте только древо.

Волк ольхи клыкастый

Глупцу лизнул пальцы.

Не удержит ложки,

Огнь войны не вынет.

Викинги рассмеялись.

«Вот молодец!» – шепнул Сигурд.

Лосси побагровел от злости. Засопел, бросая на исландского скальда взгляды исподлобья.

– Кто еще хочет высказаться? – спросил Торфинн.

– А что говорить? И так все ясно, – махнул рукой Гудбранд из Согнефьорда.

– Пускай конунг огласит приговор, – добавил одноглазый ярл в плаще, заколотом на груди золотым бегущим оленем.

– Что ж. – Харальд Суровый встал, скрестил руки на груди. – Я выслушал и обвинение и защиту. Я услышал слова епископа, внял речам советников. Мой приговор. Хродгейр Черный Скальд невиновен. Вратко из Хольмгарда невиновен. За оговор назначаю Лосси Точильному Камню выплатить виру в размере четверти марки серебра каждому.

Лосси зарычал, но возражать не посмел.

– У кого есть еще просьбы, жалобы? – Конунг устало скользнул взглядом по толпе.

Вратко понял, что если промолчит сейчас, то будет мучиться всю жизнь. Непочтительно толкнув Сигурда и увернувшись от лап удивленно охнувшего Гуннара, он выскочил вперед.

– У меня есть жалоба! Я обвиняю! – от волнения у него сорвался голос. Парень захрипел и схватился за горло, закашлявшись.

– Это и есть Вратко из Гардарики? – спросил Харальд.

– Да, мой конунг, – кивнул Хродгейр. – Он из Хольмгарда. После того как мы выловили его из воды, я назвал его Подарком Ньёрда.

– Подарком Ньёрда? – усмехнулся правитель. – Хороший хейти. Говори, Вратко из Хольмгарда. Кого и в чем ты обвиняешь?

Новгородец набрал в грудь побольше воздуха:

– Я обвиняю монаха Бернара в том, что он позволил убить моего отца, купца Позняка из Новгорода. Из-за него началась ссора…

– Это серьезное обвинение, Вратко, – покачал головой Харальд. – Его нужно доказывать.

Парень почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Вот сейчас на смех поднимут, самого обвинят в облыжном доносе… А! Будь что будет!

– У меня нет доказательств. Есть только мои слова против слов монаха, – решив насмерть стоять на своем, начал рассказ Вратко. Он поведал все, с того дня, как Бернар поднялся на борт «Морской красавицы» в торговом городе Волине. Не старался выгородить Позняка, начавшего первым драку. Зато хорошо описал смех германцев, торчащих над бортом, когда сам Вратко свалился в море, и постную рожу монаха, уходящего прочь от толпы, но палец о палец не ударившего, чтобы помочь тонущему.

Выбрасывая злые, но правдивые слова, он не отрывал глаз от лица монаха.

Бернар сохранял бесстрастно-высокомерное выражение. Ни один мускул не дрогнул: он не позволял себе ни гнева, ни насмешки. Неужели так уверен в безнаказанности? Еще бы! Он, по всему видать, приближенный человек епископа, привык при королях, герцогах да князьях ошиваться. Что ему обвинения какого-то мальчишки? Знает, гадина, наверняка, что поверят ему, а не русичу. Одна надежда остается на Елизавету Ярославну…

Вратко остановился и перевел дух. С удивлением он заметил, что все викинги слушали его очень внимательно. Не шумели и не перебивали. Даже вознамерившийся уйти Лосси Точильный Камень задержался, чтобы дослушать до конца.

– Мы выслушали твои обвинения, – кивнул Харальд. – Они весьма серьезны. Но брат Бернар имеет право на защиту. Что ты можешь сказать, святой отец?

Монах дернул плечом.

– Все ложь. От начала до конца. Я не слышал ни о какой «Морской красавице»…

– Вот и зря, – раздался негромкий голос Хродгейра. – Гамбуржца Гуннара знают во всех городах моря Варяжского. И его телохранителя – Дитера из Магдебурга.