совершенно точным. Но, по происшествию времени с тех пор, сейчас историки всё чаще ставят вопрос так: что это было – контрреформы или коррекция великих реформ? И многие исследователи полагают сегодня, что это была именно строгая, но разумная коррекция.

Доказательств этому сегодня уже очень много. Возвращаясь к кадровому вопросу при формировании высшего эшелона имперской власти, стоило бы отметить, что практически во все его звенья, кроме первых фигур, уже хорошо известных всей России, были привлечены новые люди, это чаще всего были умелые практики. Уместно привести два убедительных примера: товарищем министра путей сообщения стал С. Ю. Витте, а к разработке экономических программ привлекли Д. И. Менделеева.

Такой подбор кадров делает честь новому императору. И нужно отметить, что он всегда был озабочен подбором способных работников и нередко после долгих размышлений нерадостно говорил: «Как труден выбор людей! Но я думаю, что нужные сотрудники всё же найдутся…» То есть эту работу он старался проводить вдумчиво, отнюдь не рубя с плеча.

И так, созданием Комитета министров Государь начал перевод страны на путь коррекции реформ. Но перед ним неотложно стояла и другая (гораздо более срочная!) задача – решение судьбы террористов, убийц его отца. Вся благонамеренная Россия ждала и требовала самых суровых мер наказания. А вот властители дум её, интеллигенция, желали совсем противоположного – помилования и примирения! В эти дни и случались знаменитое письмо Льва Толстого к императору и публичное выступление Владимира Соловьева об их полном прощении!

На оба эти удивительных воззвания, на письма к императору сразу же отозвался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, умоляя правителя России не поддаваться на подобные увещевания о прощении убийц. Он заклинал царя: «Злое семя вырвать можно только борьбой с ним на жизнь и на смерть – железом и кровью!»

Какое решение на этом невероятном перекрёстке мнений и требований мог принять новый правитель России? Его ответ Победоносцеву был красноречиво тверд: «Будьте покойны, с подобными предложениями (О помиловании. – В.Г.) ко мне не посмеет никто прийти и что все шестеро будут повешены, за что я ручаюсь!» Так и случилось, и 3 апреля 1881 года в Петербурге состоялась последняя публичная казнь в России.

Так было. И мы полагаем, что было справедливо. И это с достойным мужеством признал впоследствии один из осужденных по делу «Террористической фракции» движения «Народная воля» – Александр Ульянов, старший брат В. И. Ленина. Он сказал своей матери на последнем свидании: «…что не может иначе, что есть цели выше, чем счастье его матери». А когда Мария Александровна сказала ему, что его средства ужасны, ответил: «Что же делать, если других нет, мама. Надо примириться».

К этой мужественной справедливой фразе мы можем добавить лишь то, что группа террористов, в которую входил Ульянов, совсем не смущалась неизбежными большими жертвами со стороны ни в чём не повинных людей, которые каждый раз происходили при террористических актах. Свои бомбы эти злоумышленники начиняли множеством мелких осколков, шариков, обломков, чтобы достигать наибольшего поражающего эффекта. И хорошо известно, сколько простых, самых обыкновенных людей эти смертоносные устройства покалечили… Что ещё, кроме заслуженной смерти, можно было воздать сеятелям этой смерти? Ничего…

Но возвратимся к годам «закручивания гаек». Что об этом думают мыслители наших дней? Их мнения достаточно разноречивы, но в целом все согласны, что великие реформы Александра II были вызваны глубоким застоем николаевской эпохи, и страна нуждалась в серьёзных изменениях своей жизни. Но могли ли эти изменения совершиться вполне мирно? Очевидно, следует признать, что столь глубокие и масштабные новшества, заявленные Царем-Освободителем, могли быть достигнуты достаточно мирно лишь при очень твердом и даже жестком государственном управлении.

Осуществить таковое правление Александр II не мог уже по своим собственным личным качествам. Ему было не дано установить столь суровый порядок при реализации задуманного, а потому реформы шли при бурном протесте с обеих сторон: и от крайних радикалов, и от крайних консерваторов. Обе стороны российского общества едва не в равной мере не принимали происходящего. А остальное население… А остальное население России в условиях разбушевавшегося, расхлестнувшегося по всей стране террора, в равной мере, было охвачено чувствами боли, ужаса, негодования и полного непонимания того, где же истина и где же выход из страшной мешанины реформ и злодеяний?! Для огромного числа россиян непонятное оказалось едва ли не главной чертой лет правления и гибели Царя-Освободителя. И на таком непроглядном фоне наступавшая эпоха Александра III явилась временем приятных и обнадеживающих действий. Твердость правления сразу и неоспоримо заявила о себе. И, как выражается современный американский историк Д. Схиммельпеннинк: «Это стало периодом мирной передышки». Российский историк А. Боханов развивает эту мысль: «Политика 60-х годов слишком “забежала вперёд”. Ещё цесаревичем Александр III видел разброд и шатания правящих кругов в конце 70-х годов и переживал беспомощность власти против террора. Он сразу же занял твёрдую и ясную позицию, вызвавшую энтузиазм и поддержку многих людей. И как-то сразу прекратились все сетования и недовольства».

Да, Александр Александрович, ещё будучи наследником престола, немало сожалел, что в жизни государства болезненно не хватает проявлений властной последовательности и зачастую вместо плановых уверенных действий наблюдается некая поспешная импровизация.

Наше современное российское общество, пройдя большой путь социальных и политических изменений и обретя немалый опыт, наконец, способно понимать, что импровизация нужна, но нужна, так сказать, «в рамках канона», при полном порядке в стране. И это есть единственный надежный способ введения серьезных перемен. Он позволяет всему обществу сориентироваться, освоиться, спокойней перейти в новое состояние всем вместе, сохраняя достаточное согласие и взаимопонимание.

Понимал ли это в такой мере сам новый император? Может быть, и нет, но его реакция на происходящий разгул террора и гибель Царя-Освободителя, должно быть, оказывалась сродни реагированию самому естественному и непроизвольному – «так отдергивают обожженную руку, так поступают перед внезапно открывшейся пропастью». Мы процитировали слова нашего современника Константина Белова, размышляющего о времени прихода к власти Александра III. Он говорил, что после такой реакции Правителя и Общества наступает, наконец, время размышления, разумных оценок происходящего, время отрезвления от очарования кумирами-ниспровергателями, которые толкнули страну к разверзшейся перед ней пропастью.

После такой спасительной, отрезвляющей реакции наступает время достаточного спокойного анализа общественной жизни и поиска общественных компромиссов. А вслед за этим может открываться новый, дорого доставшийся путь. То есть «приходит очередь мысли и разума».

С такими суждениями, например, вполне согласна современный историк Т. Филиппова, размышляя о том, что «реванш консерваторов в ту эпоху был скорее интуитивен, чем сознателен». Такое происходило в своё время и в Германии, и во Франции (то есть эффект «отдергивания обожженной руки» наблюдался повсеместно, а даже и в обществах,