Вокруг никого – ни одного прохожего, – лишь беззвучные, сияющие, бесконечно повторяющиеся углы стен с проемами и окнами в свете дуговых ламп, снова и снова, и его фигура. Бэлкот видел, как идет по переулку, и совокупность его образов напоминала застывший поток в глубоком ущелье; но вдруг странное видение неожиданно и необъяснимо закончилось, но не растворилось постепенно в бесформенном тумане, как это случилось с прошлым.

Барельеф на фоне застывшего переулка просто оборвался, ровно и чисто, а дальше – необозримая черная пустота. Последняя волна повторяющихся фигур, смутный дверной проем, мерцающая мостовая – все это словно обрубили мечом, чернота вертикально отсекала стену, и дальше было… ничто.

В полном отстранении от самого себя, в отчужденности от временного потока и пространственных берегов, Бэлкот словно очутился в некоем абстрактном измерении. Это всеобъемлющее ощущение длилось, вероятно, только миг… или целую вечность. Без любопытства, без интереса, не рефлексируя, словно бесстрастное око из четвертого измерения, он смотрел и видел сразу оба неравнозначных отрезка собственного прошлого и будущего.

Когда этот бесконечный период абсолютного восприятия завершился, все обратилось вспять. Бэлкот – всевидящее око, отчужденно зависшее в сверхпространстве, – вдруг почувствовал движение, будто тонкая ниточка гравитации дернула его назад, в подземные владения времени и пространства, откуда он на мгновение воспарил. Скульптор пролетел вправо вдоль барельефа с фигурой самого себя, сидящего в кресле, смутно ощущая какой-то ритмичный стук или пульсацию, в такт которым повторялись его изображения. С чудесной четкостью он вдруг расслышал, что это биение его собственного сердца.

Все ускорилось, окаменевшие фигуры и пространство растворились, закрутившись вихрем многообразных цветов, и этот вихрь втянул его наверх. И Бэлкот пришел в себя: он сидел в пневматическом кресле напротив доктора Мэннерса. После недавних загадочных трансформаций комнату как будто немножечко штормило, а где-то на краю поля зрения крутились радужные паутинки. В остальном же действие наркотика закончилось, но скульптор очень ясно и ярко помнил свой почти неописуемый опыт.

Доктор Мэннерс тут же приступил к расспросам, и Бэлкот описал все свои видения так четко и с такой художественной точностью, как только мог.

– Кое-чего я не понимаю, – сказал в конце концов Мэннерс, озадаченно хмурясь. – Судя по вашим словам, вы наблюдали свое прошлое часов на пять или шесть назад, и оно предстало в виде прямой пространственной линии, вполне непрерывной, а вот будущее закончилось внезапно после трех четвертей часа или даже меньше. Ни разу еще наркотик не срабатывал таким образом: у всех, кто его принимал, будущее и прошлое всегда простирались на более-менее равные расстояния.

– Да это вообще чудо, что я смог заглянуть в будущее, – заметил Бэлкот. – Я еще могу понять, откуда взялось видение прошлого. Оно явно было составлено из моих физических воспоминаний: там были все мои движения, а фоном служило то, что я воспринимал в тот или иной момент зрительными нервами. Но как можно увидеть события, которые еще не случились?

– Да, тут кроется большая загадка, – согласился Мэннерс. – Мне на ум приходит лишь одно-единственное объяснение, хоть как-то укладывающееся в рамки нашего ограниченного мировосприятия. А именно: все события, составляющие временной поток, уже произошли, происходят сейчас и будут происходить вечно. В обычном состоянии мы воспринимаем физическими органами чувств только тот миг, который называем настоящим. Под воздействием плутониума вы расширили этот миг в обоих направлениях и одновременно восприняли то, что обычно человек воспринять не в состоянии. И потому ваше изображение растянулось в пространстве в виде неподвижной череды образов.

Бэлкот, который слушал доктора уже стоя, поспешил раскланяться:

– Мне пора, или я опоздаю на встречу.

– Не буду вас дольше задерживать, – попрощался доктор, но затем после небольшой заминки добавил: – Я все равно не понимаю, почему ваше будущее так внезапно и резко оборвалось. Тот переулок, где это случилось, Фолмен-элли, – кратчайший путь отсюда в клуб «Бельведер». На вашем месте, Бэлкот, я бы пошел другой дорогой, даже если это займет на несколько минут дольше.

– Какое зловещее напутствие, – рассмеялся Бэлкот. – Полагаете, что в Фолмен-элли со мной может что-нибудь эдакое приключиться?

– Надеюсь, что нет… Но точно ничего сказать не могу. – Голос Мэннерса прозвучал на редкость сухо и сурово. – Лучше последуйте моему совету.

Выходя из отеля, Бэлкот почувствовал, как его на миг накрыло тенью – предчувствием, будто мимо неслышно порхнула ночная птица. Что же это значило – эта непроницаемая чернота, в которую неподвижным водопадом низвергался странный барельеф с его будущим? Грозила ли ему опасность в том конкретном месте в тот конкретный момент?

Шагая по улице, скульптор испытывал странное чувство, как будто все повторяется, как будто он раньше вот так вот уже ходил. Подойдя к повороту в Фолмен-элли, он взглянул на часы. Если сейчас свернуть и прибавить шагу, он успеет в «Бельведер» вовремя. А если пройти прямо еще один квартал, немного опоздает. Бэлкот знал, что Клод Вишхейвен отличался почти болезненной пунктуальностью и в том, что касалось его самого, и в отношении других людей. И потому свернул в переулок.

Как и в его видении, вокруг не было ни души. Где-то на середине переулка Бэлкот поравнялся со смутно различимым в полумраке дверным проемом – то был вход в большой склад, и как раз здесь заканчивался барельеф его будущего. Дверной проем и стал последним, что увидел скульптор, поскольку именно в этот момент сзади ему на голову обрушилось что-то тяжелое, Бэлкот потерял сознание, и, как он и предвидел, нахлынула чернота. Ему беззвучно нанес ловкий удар обыкновенный грабитель двадцать первого века. Удар оказался смертельным, и время для Бэлкота закончилось.

Труп сверх плана

Нет, меня сводят с ума вовсе не угрызения совести, и вовсе не они стали причиной тому, что я решился обо всем рассказать откровенно в надежде найти хотя бы временное успокоение. Я нисколько не сожалею о преступлении, которое совершил во имя справедливости. Но при этом мне довелось столкнуться с ужасной, недоступной человеческому разумению тайной, и именно она привела меня на грань безумия.

Мои мотивы для убийства Джаспера Трилта не представляли собой ничего экстраординарного, несмотря на всю их настоятельность. За двенадцать лет нашего знакомства он причинил мне достаточно зла, чтобы вдвойне заслужить смерть. Он отнял у меня с мучительным трудом собранные плоды долгих лет тяжкого труда, посредством лживых обещаний похитил химические формулы, которые могли бы сделать меня богатым. По глупости я поверил ему, решив, что он поделится со мной прибылями от моих драгоценных знаний, которые принесли ему богатство и славу.