видит своими глазами: отовсюду растет этот каменистый сосновый вал ввысь.

Лундстрем снова берется за работу. Он подходит к первой связке, нагибается и… его вдруг охватывает боязнь, что он уже на выдохе, что он больше не может. И действительно, когда он хочет поднять на плечо ношу, силы изменяют, и ноша рушится обратно на землю.

— Сатана-пергела! — озлобленно ругается он, и вместе со злобой приходят к нему силы. Он взваливает на плечи ношу и начинает взбираться вверх.

Камешки, срываясь, ускользают вниз из-под ног, земля осыпается. Чтобы не рухнуть вниз с грузом, Лундстрему приходится опускаться на четвереньки и, упираясь ногами, цепляясь руками за выступающие из-под земли узловатые корни, ползти, волоча свой груз, вперед. Скоро руки его покрываются царапинами, а сучья рвут брюки и куртку.

Ему приходится все чаще останавливаться, чтобы отдышаться, у него начинает кружиться голова.

На широкой площадке он оставляет свою ношу и спускается за новой. Но ему теперь надо пройти еще вперед без груза, налегке, чтобы высмотреть путь, места, где можно уверенно поставить ногу.

Потом он опять бредет вниз и снова волочит вперед винтовки и патронные ящики.

Остановившись на площадке, он, отгибаясь назад, чтобы размять ноющие мышцы, — так учили его в гимнастическом обществе, — видит вершины деревьев, идущие снизу вверх, и думает: «Эх, хорошо было бы построить здесь канатную дорогу! Весь груз был бы поднят на вершину в два счета; но канатной дороги здесь еще нет, и поэтому пожалуйте, херра[11] Лундстрем, к своему грузу».

Он опять подымается с грузом по крутизне, в сущности, совсем не высокой горы. Он идет осторожно и тяжело дышит. И вот он поскользнулся, и шерстяное одеяло, развязавшись, бросило в ноги ему патронный ящик и отпустило вниз связку винтовок.

Ящик ударил по ноге.

Связка, поднятая с таким трудом на высоту, летит, катится по земле, устремляется вниз. Она стучит, ударяясь о стволы.

— А, ты так? — кричит в отчаянии Лундстрем. — А, ты так?

Он, срываясь, прыгая, бежит за своей ношей, которая лежит, остановленная темной елью. Отдышавшись, он толкает груз перед собой по земле, потом поднимает плечо и снова начинает подъем.

Он бережно несет связку.

Оружие! Разве в бессонные ночи перед восстанием не о тебе первая и последняя мысль? Разве перед боем, в битве и после схватки не о тебе первая дума бойца? Как выйти без тебя на улицу и строить баррикады, как драться без тебя со свиноголовым шюцкором, уничтожившим столько лучших сынов Суоми?

Оружие! Кто расскажет о тревоге пролетариев Випури, ожидавших до безумия медленно шедший поезд с оружием из Питера.

Кто расскажет о радости рабочих Випури, разбиравших привезенное оружие, сулившее им победу?

Кто расскажет о радости и гордости владения оружием, оружием, уничтожающим врага?

Кто расскажет об отчаянье, с которым прятали и закапывали оружие разбитые красногвардейские отряды, сохраняя его для будущих битв, о запрятанных в соломе, в поленницах дров маузерах, наганах и браунингах?

Оружие!

Ты нам еще нужно, и мы сохраняем тебя и учимся владеть тобою, готовясь к новым боям.

Нет, Лундстрем не мог бросить на своем пути ни одной винтовки, ни одного боевого патрона. И он продолжал тащить их, несмотря ни на что, сатана-пергела! — несмотря на боль в пояснице, головокружение, недоедание, дождь, куриную слепоту, несмотря ни на что.

Поэтому, не дотянув с сотню метров до вершины весь свой груз, Лундстрем заканчивает трудовой день. Он начинает подсчет. Считает отдельно патронные ящики и связки винтовок.

Что это? Почему не хватает двух ящиков и одной связки винтовок?

Он еще раз пересчитал — то же самое. Тогда он наломал сучков и против каждого ящика и каждой связки положил сучочек, потом собрал их и сосчитал. Нехватка явная.

Не мог же он подряд столько раз обсчитаться!

А может быть, он на последнем привале оставил? Нет, не оставил. Но ведь нельзя ни за что поручиться. Как это нельзя, когда он твердо знает, что не оставил!

Ну незачем мучиться, проще пойти вниз и посмотреть. И вместо того чтобы отдохнуть, как он это собирался только что сделать, Лундстрем быстро спускается с горы. Он на ходу осматривает кусты, — ничего нет.

Он доходит до места последней стоянки — и там нет. Он медленно подымается к своему транспорту и, задыхаясь, снова быстро его пересчитывает.

Нехватка налицо.

— Что же делать? Что же делать? — бормочет он и машинально подымается на самую вершину.

Там полянка. Сразу размякнув и отяжелев, он садится на валун и закрывает лицо исцарапанными ладонями.

Ему кажется, что он громко, на весь лес, кричит и душа у него горит, а на самом деле он плачет беззвучно. И слезы, подступая волнами, душат его.

А далеко под ним расстилается закат, и стоят у дальних и близких озер тихие, раскрашенные осенним золотом и багрянцем лиственные и суровой зеленью хвойные леса.

Вокруг так тихо, что можно услышать, как бьется сердце.

Лундстрем отрывает ладони от глаз и видит это тихое великолепие северной осени. И стальной блеск озер.

Он медленно, методически, про себя начинает считать и насчитывает одиннадцать озер. И каждое окружено лесами. Лундстрем начинает приходить в себя.

Как хорошо он сделал, что поднялся сейчас на эту волшебную вершину! Не на этом ли камне пел Вейнемейнен руны свои?

Но солнце заходит, и этот прекрасный мир уходит от глаз Лундстрема. Он ощупью едва находит дорогу к своему транспорту.

Он снова почти ничего не видит. Его застигла куриная слепота. Он разводит костер на ощупь.

…С солнечным светом к нему возвращается зрение, и, окончательно проснувшись, он снова пересчитывает связки винтовок и патронные ящики и опять недосчитывается двух ящиков и одной связки. Лундстрем напрягает всю свою память, стараясь припомнить, где бы он мог их оставить, и, не припомнив, снова принимается за свой труд. Он продвигает сейчас ношу на сто метров до вершины, сваливает ее там и, выпрямляясь, осматривается.

Со всех четырех сторон, кругом, лежат под ногами озера, окутанные лиственными и хвойными лесами. Солнце, прячась от иных за тучею, другим посылает радостный свой блеск.

Лундстрем отправляется за новой ношей.

Он снова на вершине, и снова одиннадцать тихих лесных озер дарят ему свое спокойствие.

Потом начинается спуск.

Спуск удобен тем, что тяжесть толкает тебя вниз и не дает остановиться.

Тяжесть заменяет разбег. Правда, иногда налетишь на дерево и больно ударишься, но все-таки это веселее медленного подъема, когда напрягаешь все мышцы ног, рук, спины и живота и все-таки груз почти не движется с места.

Он