Сопровождало товарищей три человека — ленсман, его помощник, который все же из предосторожности держал в руке браунинг, и взятый в качестве понятого злополучный любитель выпивки, длинноногий и краснорожий парень, старый наш знакомец Юстунен.

Путники шли по тропинке, еле приметной для глаза; временами тропинка совсем терялась среди высоких сосен и мшистых кочек.

Ленсман шел уверенно, как гончая за зверем.

— Где два оленя пройдут, тут нам и большая дорога, — самодовольно улыбался своему знанию лопарских пословиц ленсман.

Так шли они по лесу день, устроив лишь два небольших привала для того, чтобы подзаправиться одинаковой для конвоиров и арестованных едою.

К вечеру, наконец, подошли они к цели своего сегодняшнего пути — к стоявшему посреди леса одинокому торпу.

В темноте, без предварительного стука, вся компания ввалилась в избу. Пришлось сгибаться, протискиваясь в низкие двери торпа. В нос ударило кислым.

Ленсман, оживившись, стал вынюхивать, где бы мог находиться источник этого аромата, и глаза его быстро бегали по почерневшим бревенчатым углам курной избы.

Все население торпа безмолвно стояло перед пришельцами, на лицах был написан нескрываемый испуг.

Старый дед, лежавший на матраце в углу, и тот довернул голову, когда ленсман, расстегнув воротник пальто, заговорил, обращаясь к хозяину.

Хозяин в это время, делая вид, что происходящее вокруг нисколько его не касается, разворачивал для просушки листья табака.

Ленсман в таких случаях говорил, как положено законом, спокойно, отчеканивая каждое слово и очень любезно. К такой любезности владелец торпа не привык.

— Вы, наверно, догадываетесь, по какому делу я пришел. Я получил самые верные сведения, что в вашем торпе последние годы практикуется тайное винокурение, и поэтому прошу вас немедленно принести сюда всю посуду, необходимую для этого дела, в противном случае я принужден буду произвести обыск.

Хозяин молчал, он казался очень смущенным. Олави угадывал, что больше всего он смущен вежливым обращением ленсмана. Помолчав немного, стараясь придать своему голосу выражение оскорбленного чувства, хозяин возмутился:

— Позвольте спросить вас, кто сделал такое заявление? — и, сказав это, возмущенно взглянул на Юстунена, который пытался спрятаться за спиной Инари.

— Это мое дело, — сухо ответил ленсман, — по долгу службы я должен буду произвести обыск.

И обыск начался. Сперва обыскали избу и нашли большой ушат киснувшей барды.

— А нет ли у тебя чистой «саволакской росы»?[10] — жадно осведомился Юстунен.

Затем стали обыскивать двор, но аппарата не нашли ни в стоге сена, ни в поленнице дров, ни в навозе. Правда, под сеном помощник ленсмана нашел еще почти совсем не тронутый мешок сахару. Улик было много, но необходимо было все же найти аппарат, а его-то и не было.

Ленсман, совсем обескураженный, мял в руке носовой платок, когда Юстунен, почтительно взяв его за локоть, показал на узенькую тропинку, едва-едва заметную, начинавшуюся сразу у поленницы.

— Может быть, переночуем здесь? — предложил помощник ленсману.

Но ленсман был неутомим:

— Что ты, им все передадут, и самогонщики до нашего прихода концы в воду упрячут.

Вся компания тронулась дальше, идя в темноте по молодому лесу.

Тропинка петляла и пропадала. Впереди проводником шел Юстунен, мечтавший проглотить стаканчик крепкого самогона.

— Да, в здешних местах самогон несравненно вкуснее, чем на юге, — мечтательно проговорил помощник ленсмана.

— Да, там по преимуществу пользуются эстонским рецептом и гонят не из сахара, а из картофеля, — отозвался сам ленсман.

Олави и Инари передвигались почти машинально, думая о том, что сейчас делает Лундстрем, долго ли он будет ждать и как переслать ему весточку, если им придется задержаться надолго.

Ветка хлестнула по лицу Инари. Он вздрогнул и остановился. Другие тоже остановились. Вдали виднелся просвечивавший сквозь деревья огонек.

Нагибаясь, полубегом, местами совсем почти припадая к земле, ленсман пошел на огонек. Помощник, не спуская глаз с арестованных, шел за ним. Юстунен замыкал шествие.

Когда пробрались поближе, увидели: на пне сидел с довольным видом седобородый мастер и поправлял огонь, изредка обращая глаза на вековые сосны, которые до сих пор его отечески оберегали. Пожилая женщина доливала из ковша воду в бочонок с трубой.

Тогда ленсман разрядил в воздух револьвер.

У женщины выпал из рук ковш, и она повалилась на землю.

Мастер вскочил на ноги, как медведь, которого потревожили в берлоге, схватил прислоненное к пню охотничье ружье. Но он вовремя заметил два наведенных на него дула.

Через минуту ленсман, присев у пня, при прыгающем свете костра составлял протокол. Потом началось веселое уничтожение «завода».

Огонь был потушен, котел опрокинут, деревянную лейку рубили в куски.

Ушат, полный барды, был настолько тяжел, что ленсман с помощником и Юстунен с трудом его наклонили. Барда полилась на лесной мох.

— Какая жалость, что мы пришли так рано, — усмехнулся Юстунен. — Ну, право, приди через несколько часов — получили бы готовую выпивку.

Ему никто не ответил.

Мастер сумрачно смотрел на то, что делал ленсман.

Ударами топора помощник ленсмана разнес ушат в мелкие щепы.

Женщина хмуро и сосредоточенно подобрала железные обручи.

Составив протокол и разгромив «завод», ленсман объявил мужчину арестованным, и все не торопясь пошли обратно через лес.

Ленсман наблюдал, знакомы между собой или нет старые его арестанты и новый, и под конец решил, что если и знакомы, то ничем не выдают себя.

Позади всех шла женщина, державшая в руках железные обручи.

Уже почти на рассвете пришли обратно в одиноко стоящий торп.

Спали долго, всласть, особенно арестованные винокуры, словно желали оттянуть срок прощания с домом.

Когда все выспались, поздно уже было отправляться на ночь глядя в дальний путь через поросшие густым лесом холмы и болота. Поэтому вскоре все снова залегли спать.

Олави спал тревожно, ему все снилась Эльвира, заливающаяся слезами над связкой оружия. Инари же спал так, словно отдыхал от тяжкой болезни.

Когда на рассвете, разбуженные ленсманом, все арестованные и конвой вышли из торпа, Олави шепнул Инари:

— У меня предчувствие, что Лундстрем и оружие погибли.

— Довольно насчет предчувствий!

И они пошли в гору.

Под ногами осыпалась земля и катились с шумом мелкие камешки.

Шли гуськом. И опять позади всех — женщина, которую никто не приглашал в этот невеселый путь.

Тропинка круто вела вверх, порою приходилось хвататься руками за колючие ветви елок, чтобы не соскользнуть вниз.

Утомленные, уже после полудня остановились они на привал у шумного, пенящегося водопада; он срывался с крутизны и ревел как бешеный, перескакивая с камня на камень.

— Почему бы тебе не бежать? — спросил Инари мастера-самогонщика.

— Старики говорят: так гни, чтоб гнулось, а не так, чтобы лопнуло! И правильно