какое-то время в воде, смешанной с отваром мыльного корня, потом наматывала на палку и терла о камень. Полоскала и снова терла, и так до тех пор, пока не сморщится от воды кожа на пальцах, пока покалывание в ступнях не перерастет в жжение.

Последняя на сегодня рубаха отправилась в камышовую корзину, я выбралась на берег и устало провела ледяной рукой по лбу.

Утро радовало теплом. Яркие солнечные лучи блестели на воде и слепили глаза, шуршала осока под редкими дуновениями ветра. Разноцветные стрекозы носились над берегом и иногда подлетали так близко, что можно было разглядеть их необычные крупные глаза.

Одна ярко-синяя как раз вилась вокруг. Я вытерла руку о подол и медленно потянулась к ней. Стрекоза зависла над побелевшим от воды пальцем, а потом опустилась. Крохотные лапки защекотали кожу, четыре прозрачных крыла раскинулись в стороны. Я затаила дыхание, с детским восторгом разглядывая ее.

— Фу, гадость.

Стрекоза вспорхнула и умчалась, а я с укоризной глянула на Милану. Девушка сидела рядом с мокрой рубахой в руках и брезгливым выражением.

— Странная ты какая-то в последнее время, — заметила она, возвращаясь к прерванной работе.

Я возражать не стала. Глядела на танцующих вокруг стрекоз и пыталась различить их голоса. Пока получалось плохо. Сидящая по другую руку Беляна проследила за моим взглядом и улыбнулась:

— Так их много сегодня. Вылезли на солнышке погреться после дождя.

А Нежана усмехнулась:

— Колдовство!

Подружки рассмеялись. За эти несколько дней сельчане все подряд стали объяснять колдовством, так что изначальный зловещий смысл слова затерялся среди повседневных мелочей. “Колдовство” звучало на каждом шагу и летело из каждого дома.

Нежана отложила рубель и палку с обкатанной рубахой, покрутила плечами и обернулась к нам.

— А если серьезно, и правда странное что-то происходит. С тех пор, как старейшина сначала закрыл в яме, а потом выпустил Томиру, больше не находили мертвых животных. Хотя подклады до сих пор находят то в одном дворе, то в другом.

— И что в этом странного?

— Хоть старейшина и объявил, что проверил ее — заглянул в глаза, но он ведь не волхв. Мог и ошибиться. Вдруг она просто затаилась на время? Так многие думают, слышала разговоры соседей.

Я кинула хмурый взгляд на холм, где раскинулось село. Все случилось именно так, как и говорил Доброгост. Люди не захотели принять правду. Не все, конечно, но многие. Они роптали, недовольные, что женщина так и не получила наказание за кражу сливок. Люди обходили ее стороной, плевали через левое плечо, едва завидев, и на поле не пускали, боясь, что она навяжет узлов на колосьях.

— А думали вы, каково ей терпеть все это? — угрюмо проговорила я. — Ни за что посадили в яму во время грозы, ещё и сжечь хотели из-за молока. Бедная женщина теперь из дома выходить боится.

Беляна потупилась, явно сочувствуя женщине, Милана только хмыкнула, а Нежана недовольно скривилась.

— Зря ты защищаешь ее, Огниша. Может, это и не Томира в твоем сарае похозяйничала, но явно она что-то знает. С нечистью сговаривается. Иначе как объяснить, что у нее в доме достаток? Ведь сажает ровно то же, что и остальные, и работает столько же. — Девушка задумалась на миг и усмехнулась: — Наверно, кикимору подкармливает, чтобы та ей помогала.

— А может, у нее просто рука лёгкая, — отрезала я.

Неприятно было слушать домыслы сельчан, да ещё и из уст подруги. Я все представляла себя на месте Томиры, думала: стоит кому-то заметить, что в Чернолес хожу, и обо мне начнут судачить, и от меня подружки отвернутся. Страшно становилось от этого.

— Ладно, а тот мальчик, сын кузнеца, — упрямо продолжала Нежана. — Как объяснить, что он поправился, как только на Томиру стали думать? Он ведь сильно болел — помните? Лежал в беспамятстве и, вроде, лихорадка у него была. А теперь вдруг выздоровел! Будто кто порчу с него забрал.

— Но колдун не умеет снимать свои чары, только наводить, — напомнила Беляна. — Думаю, Макошь мальчику помогла. Так ведь твоя сестра говорила, Огниша?

— Так.

— Почему же тогда другим не помогает? — Милана недоверчиво прищурилась. — Бабы целыми толпами теперь ходят в осиновые рощи, носят туда хлеб с медом и творог.

— Боги не откликаются на каждую просьбу. Да и лучше не тревожить их по пустякам.

— А ещё странно, — снова вступила Нежана, — что вороны чуть ли не каждый день над двором кузнеца летают, сидят на изгороди и крыше. Видели? А ни у кого больше не сидят! Я-то думала — это знак…

Ее слова заставили задуматься. Ведь и правда летали черные птицы над кузницей, хоть и не каждый день.

— Может, и знак, но не такой, как мы подумали. А может, они просто на зерно слетаются.

— Ну да! Что-то я не видела, чтобы они на землю садились.

Ответа у меня не было.

Несколько дней прошло с той грозовой ночи, но беспокойство по-прежнему сидело внутри, никак не желало уходить. Уже ставшая привычной спутницей смутная тревога терзала душу. Предчувствие чего-то нехорошего. Оно то отступало, то возвращалась с новой силой, но никогда не исчезало совсем.

Я кинула взгляд на избу кузнеца, стоявшую чуть дальше вниз по реке. Решила: надо наведаться к сестре, самой осмотреть дом и двор. Провести охранительные обряды, Слово сказать, пока ещё дышала во мне сила белого таленца.

Только подумала — как двери избы распахнулись. Присмотревшись к высокой широкоплечей фигуре, узнала Бушуя. Кузнец вышел со двора и тяжёлым шагом, ссутулившись направился к селу по тропе, что как раз проходила недалеко от речки.

Я поднялась, чтобы поприветствовать его и справиться о здоровье Млада. Заметив меня, он остановился напротив и махнул рукой, и я поспешила к нему по заросшему сочной зеленью пологому берегу.

— Что такое, Бушуй? — с тревогой спросила я, вглядываясь в поисках ответа в его потемневшие глаза. — Снова с мальчиком что-то?

Кузнец выглядел потерянным. И мрачным, что грозовая туча. Взгляд его метался по сторонам, иногда задерживаясь на мне. Он все беззвучно открывал рот и закрывал, как выброшенная на берег рыба. И от этого беспокойство только возрастало внутри, грозилось перерасти в страх.

Я приблизилась на шаг, почти вплотную, почувствовала исходящий от него запах пота и железа, и ещё другой, очень знакомый. Прохрипела едва слышно:

— Что такое?

Бушуй обхватил ладонями мои плечи, взглянул в глаза. Выдохнул:

— Зоряна, сестра твоя. Я как раз к Горице шел, чтобы сказать… Морена забрала ее.

В избе пахло хвоей. Свежий смолистый аромат наполнял комнату, заглушал собой все прочее. В