я, всегда гордившаяся своими академическими успехами, почувствовала себя полной бездарью и неучем. Программа гимназии казалась чем-то из области фантастики. И здесь приходилось стиснуть зубы и зубрить, зубрить и ещё раз зубрить.

Репетиторы, уроки фехтования, второй и третий языки, уроки музыки, и отдельное зло — танцы!

Да, от них я тоже попыталась отбрехаться. Не получилось. Разговор на эту тему состоялся вечером. Буквально с первого дня у нас с Анастасией Федоровной завелась традиция — после ужина собираться в гостиной и разговаривать о разном. Тётушка, как воплощение элегантности, сидела на самом краешке кресла, а я залезала на другое с ногами, устроившись поудобнее. На низеньком столике с витыми стальными ножками стояли напитки, а в камине уютно потрескивал огонь.

— Мира, клан клану рознь. Однако Огневы не просто довольно крупный клан, это клан с богатой историей и титулом, дарованным более трёхсот лет назад.

— И я всё же не понимаю, как это связано с танцами, — недовольно буркнула я.

— Напрямую. Тебе предстоит не только приём, на котором тебя представят всем как Огневу, но и императорский бал дебютанток. На котором, о ужас, тебе придётся танцевать минимум один обязательный танец — полонез. Но отказываться от приглашений на балу признак дурного тона, так что…

— Мне от слов «один обязательный танец» дурно становится, — пожаловалась я.

— Ну, до бала дебютанток у нас время есть. Раньше приглашение на императорский бал дебютанток приходило после того, как девушке исполнилось шестнадцать лет, после этого она официально могла выйти замуж. Сейчас, в связи с изменением возраста заключения брака, девушка получает приглашение после сдачи единого всеимператорского выпускного экзамена.

— Тётя, — я чуть приподнялась в кресле, — вы же не хотите сказать, что этот бал — единственная причина, по которой все девушки из кланов рвутся в десятый класс?

— Умная девочка, — похвалили меня. — нет успешно сданного экзамена, нет приглашения на императорский дебютный бал.

— А на мальчишек это правило не распространяется? — неожиданно заподозрила я, припомнив статистику и численный перевес прекрасной половины человечества в старшем звене.

— В точку. — рассмеялась Анастасия Фёдоровна. — для мужчин результаты экзамена хоть и являются предпочтительными, но совершенно необязательны. Кстати, ты, даже не будучи удочерённой, имела все шансы попасть на бал. Олимпиадники и лучшие по губерниям получают именное приглашение, оплаченное проживание и необходимый комплект одежды вкупе с недельными курсами танцев и этикета. Прежде чем ты задашь свой коронный вопрос: «А на фига?» — уточню — это евгенический проект. Хоть оценки на экзамене это не показатель будущей успешности человека, но тем не менее это показывает на наличие определённого уровня интеллекта и склада характера.

— А я могу не сдавать экзамен? — загорелась я.

— Не можешь, — отрезала тётя, поставив точку в вопросе про танцы и экзамены.

Бальные танцы мне преподавал сухенький, высокий старичок, похожий на сучкастую веточку, как и Вилесса Владиславовна, в прошлом наставник принцессы польской, а также один из лучших танцмейстеров Империи. Я обоснованно полагала, что тётя решила свести количество моих конфликтов с педагогами к минимуму благодаря их возрасту. Нет, никто из наставников и репетиров не грозил развалиться вот прям сейчас, но когда этот самый наставник или репетитор почти на полстолетия тебя старше и видел, а то и участвовал в том, о чём ты сейчас в учебниках читаешь, поневоле приходится сдерживать душевные порывы.

— Вы, милочка, уж очень напряжены. Прошло то время, когда я для юных девиц мог представлять какую-то угрозу в плане чести и добродетели. А вы от меня отодвинулись? Возникает ощущение, что во мне опять двадцать, и вас маменька заругает за то, что вы на наставника смотрели слишком долго. — скрипуче рассмеялся Христофор Лицинович, в чертах которого просматривалось нечто ханьское. Вот верю, что в его двадцать маменьки его подопечных вполне могли бранить за то, что они на наставника смотрят долго. Тьфу, привязалось же.

— Я боюсь, вы у меня под рукой развалитесь просто. — Призналась я.

— Это, милочка вы зря, — Христофор Лицинович снова скрипуче рассмеялся, он вообще похохотать любил. — Я в танцах многим молодым фору дам. Партнёру своему надо доверять. Вот вы боитесь и вся деревянная-деревянная. А танцы — это про пластику.

— Пластика — это не про меня, — недовольно буркнула в сторону, надеясь, что старичок глуховат и не услышит. — Мне бы просто запомнить все эти па, и что за чем идет.

— Нет-нет, милочка, — Христофор Лицинович демонстративно закатил глаза, — Разумеется, важно запомнить фигуры и шаги, но важнее их чувствовать. Вы рациональны как математик, решающий уравнение. Шаг туда, шаг сюда, поворот, присесть. Вы напряжены и расстроены, вы не смотрите на партнёра. А танцы — это чувство, это кокетство, это «ах, меня маменька заругает». Воплощение чувственного удовольствия. Расслабьтесь. Вилесса Всеволодовна, душенька, не откажите в просьбе старого ловеласа.

Моя наставница в этикете играла и роль дуэньи. Вилесса Всеволодовна закатила глаза, но приглашение приняла.

И вот тогда я в принципе начала понимать, о чём говорил старый ловелас. Это было настолько легко, настолько естественно. Они не думали о шагах или поворотах. Для двух кружащихся в вальсе старичков все фигуры сложного танца были так же естественны, как дыхание. Танец заиграл новыми красками. Каждый жест, каждый взгляд, всё было гармонично, всё дышало чувствами и эмоциями. То, что я не понимала, начинало приоткрывать свою завесу. И про «смотреть на партнёра» я тоже поняла.

— Мира, — обратилась ко мне Вилесса Влсеволодовна, — Обрати внимание. Танцевать порой приходится и с теми партнёрами, которые тебе неприятны. Дать понять им, что ты танцуешь по необходимости — дурной тон. На балах принято быть весёлой и приятной независимо от твоего внутреннего состояния.

— Вилесса Всеволодовна, душенька, вы разбиваете моё нежное сердце, — закатил глаза в ответ на тираду моей наставницы Христофор Лицинович.

— Милый друг, — Вилесса Владиславовна искривила губы в легкой улыбке— Я была уверена, что ваше сердце вы отдали прекрасной Юлии в шестьдесят восьмом году, или Анжелике в семьдесят третьем. Боже, вы так часто его отдавали, что я была уверена, что оно уже давно в чужих нежных и надёжных руках, поэтому не боялась его разбить.

— Ваша память остра так же, как и ваш язычок…

Ну а пока они препираются, можно тихонько улизнуть и заняться чем-нибудь ещё.

— Милочка, куда же вы, мы с вами не закончили. — Раздался мне в спину, когда я уже почти закрыла дверь танцевального зала, голос Христофора Лициновича. Не успела. Я уже говорила, что танцы это немного не мое?

Ещё один предмет, который требовал моего пристального внимания — генеалогия клана Огневых. Неприятным для меня моментом оказалось