Подошел и присел на корточки, глядя на названия, выведенные карандашом. В основном это были фильмы, записанные с телеканалов, или комедийные сериалы, по большому счету «Black Adder» и «Dad’s Агту», одна кассета подписана толстой черной ручкой «Семья». Он поставил последнюю кассету в магнитофон и вернулся на диван с пультом в руке. Включил видеомагнитофон и теперь затягивался, а перед глазами прыгали картинки и начинали вырисовываться лица. Старая кинопленка, переписанная на видео. Уилл удивился, увидев на секунду лицо какого-то человека крупным планом, потом камера отъехала и показала мужчину, которого он принял за старика Карен. Он выглядел вполне порядочным парнем. Он носил безразмерный шейный платок и бачки, и у него была та же кривая улыбка, которую Уилл наблюдал на лице его дочери. Отец Карен повернулся и пошел через маленькую лужайку к женщине, сидевшей в шезлонге. Мама Карен. Должно быть, это она. Сходство очевидно. Она казалась счастливой, махала рукой в камеру и смеялась, потом отвернулась в сторону. Он перемотал и нажал на паузу. Лицо застыло. Он наклонился вперед и затянулся, потом выдохнул дым. Внезапно почувствовал себя неловко, как будто посягнул на чужую территорию, он смотрел в лицо умершей женщины и гадал о собственном будущем. Ее лоб разрезали морщины, но ничего необычного. Она выглядела величественно с этими высветленными волосами и отсутствием макияжа. Грубоватая естественная красота.

Это безумие — хранить вот так кусок личной истории. Уилл не мог себе представить, чтобы он решился посмотреть фильм о собственных родителях после того, как они умерли и были кремированы. Это уж слишком. После такого просмотра кажется, что смерть к этому не имеет отношения, хотя на самом деле это полнейшая деградация. Кто она — груда костей в гниющем гробу или женщина, которую он видел на экране, с улыбкой на лице? Уилл дотянулся до пульта и нажал на кнопку Play. Фигово же смотреть на этот застывший образ. Кадры замелькали в обратном порядке, и вот она, Карен, бегает вместе со своим братом, она о нем рассказывала. Он попытался сопоставить шестилетнюю девчонку на видео с красавицей, спящей за соседней дверью. Она теперь выросла, созрела, развилась, эту девочку еще можно узнать, но она обрела женственность и формы. Странно было бы представить себе, как это — заниматься любовью с этим маленьким ребенком, который занят тем, что прыгает вверх-вниз, на лице нет и следа тревоги или печали. Он чувствовал себя неловко. Но это была любовь, не секс. Все ли это, что значит секс, была ли это только разница между мужчинами и женщинами, которую ты понимаешь, когда достигаешь половой зрелости? Возможно ли сохранить в себе эту невинность, когда ты становишься взрослым, или же надо разрушить ее всеми этими играми, которые потом тоже покажутся тебе ребячеством?

Что, интересно, подумал бы Картер, беспечный и беззаботный, если бы трахал какую-нибудь телку и вдруг узнал, что у нее есть плюшевый мишка Тедди, который сидит на подушке и ждет, когда его хозяйка вернется домой после тяжкой ночи развлечений? Вероятно, попытался бы привлечь его к делу. Подумал бы, что это слабохарактерно. Но это не так. Уилл не понимал, зачем нужно было так сильно отделять одно от другого. Почему секс не может быть любовью и так далее, как сказала Карен в клубе «Вербал», почему роман не может обойтись без всего этого навязчивого материализма? Он смотрел, как бегают и играют дети, а мама и папа целуются перед камерой, держатся за руки, и он дернул еще косячииы, надеясь, что это поможет уснуть. Остановил запись и перемотал, нажал на Eject. Переложил кассету в коробку.

В первый раз он заметил у окна вазу с цветами. Каждый год в день годовщины со смерти матери Карен покупала гвоздики. Гвоздики были ее любимыми цветами. Белые, красные и розовые, и хотя он не особенно любил цветы, по крайней мере, не те, которые стоят в вазах, а не растут на земле, вся эта церемония придавала им некую значимость. По крайней мере, память еще жива, это немного похоже на его историю с пластинками панка, хотя он понимал, что он мудак, если посмел сопоставить винил со смертью. Через пять лет после того, как пропал Пит, он скупил у Манго все его пластинки. Сначала он несколько напрягался на эту тему, но именно Манго сделал ему такое предложение. Уилл был одержим идеей собрать большую коллекцию пластинок и заплатил запрошенную цену, Манго истратил те деньги на то, чтобы выгулять дочку миллионера из Сент-Джонс Вуда, он пытался произвести на нее впечатление. Если он все правильно помнит, Манго повел ее в ресторан, она напилась — и кинула его. Манго тогда сильно обломался, но ему было наплевать на пластинки. Почему-то это казалось Уиллу безрадостным. Вся эта сделка совершилась как-то обыденно, хотя пластинки были только предметами торга.

Уилл прикончил косяк, закашлялся и отправился отлить. Он уже почти было закончил, когда в холле зазвучала пожарная сирена, пронзительный звук, прорвавшийся через тупую пульсацию в его голове. Он забрызгал джинсы, но успел выскочить из туалета и нажать на нужную кнопку Слегка выругался, прислушиваясь, как там Карен. Тишина восстановилась. Это из-за дыма включилась сирена. Должно быть, у этих сенсоров повышенная чувствительность. Он вернулся в ванную и попытался смыть мочу с джинсов, а потом вернулся к постели Карен и лег. Его напугало то, что она так и не услышала сирены. Она даже не шевельнулась с того самого момента, как он встал, двадцать минут назад. Она повернулась во сне и снова прижалась к нему.

Уилл лежал на спине и слушал свое сердце, биение обоих сердец. Согласное биение глубоких басов. Он лежал с открытыми глазами и снова привыкал к тусклому свету, думая про видеозапись, какая досада, что у них не осталось фильма про Пита. Вероятно, так даже лучше. Лучше просто стереть из памяти подобные вещи. Ему было жалко себя и Карен, неважно, что будет с ними дальше, пусть даже он никогда ее больше не увидит. В детстве, он всегда беспокоился, когда прислушивался к биению собственного сердца. Казалось, что умереть так легко. Всего-то закроется клапан, или ты заразишься где-нибудь смертельной болезнью, и вот ты уже на разделочном столе, и кишки вывернуты наружу, погружены в пластмассовое ведро, а рядом сторож поедает свои сэндвичи с ветчиной. Теперь все эти терзания в прошлом. Он настроен позитивно. Он вспоминал о времени, проведенном с Бев. Вначале они были близки, как сейчас, но со временем постель перестала быть главным занятием, особенно летом, когда жарко, липко, и ты дотрагиваешься до другого человека и чувствуешь себя клейким и грязным. Зимой все по-другому, вы прижимаетесь друг к другу, чтобы согреться теплотою тел. Но это нормально, это то, о чем вся наша жизнь, прижаться друг к другу и наслаждаться близостью, а потом двигаться по жизни дальше. Столько людей лишены этого. Не могут привязываться друг к другу, потому что боятся, что потом будет больно. Куча знакомых парней не в состоянии позволить себе такое, никакого шанса, и неважно, чья это вина, их или чья-то еще. Ты не достигнешь такого же чувства удовлетворения, если будешь дрочить по жизни, пусть это даже проявится в форме одноразового секса.

А потом ему в глаза засветило солнце, и он проснулся, и Карен в своей рубашке стояла рядом с кроватью, в фиолетовой накидке, парившей над коленями, и говорила, что ей пора на работу. Она поцеловала его в губы. Долгам, теплым поцелуем. Сказала, что если он хочет, то она в любой может позвонить и сказаться больной. Никогда этого раньше не делала. На самом деле это неправильно, потому что на ней лежит ответственность, но, может, это не так уж и плохо — провести один день дома, если на то есть достаточно основательная причина? Уилла не нужно было долго убеждать, он уже проснулся и стягивал с нее рубашку. Карен снова залезла в постель, и в следующую пару часов все сосредоточилось вокруг спальни.