— Да как-то неожиданно ты подкралась, — я украдкой вытер вспотевшие ладони о джинсы. — Пойдём домой? Солнце уже садится.

Катька повернулась к яркому прямоугольнику окна и покачала головой.

Впрочем, когда мы добрались до дома, солнце уже и вправду клонилось к закату.

Дома я засел разбираться с маской, устройство которой оказалось довольно простеньким. В небольшой плоской коробке чёрного цвета лежала, казалось бы, обычная на вид маска для сна, тоже чёрная. Разве что чуть толще, это потому что внутри неё были спрятаны электроды. В той же коробке нашлась инструкция, в которой описывался принцип действия — отслеживание движений глаз, быстрой фазы сна, и подача светового сигнала красного цвета. Этот сигнал сновидец должен был увидеть сквозь веки и осознаться. Яркость света регулировалась. Я поставил на максимум — не осознаюсь, так проснусь, и ведьма до меня не доберётся.

— Господи, это что ещё за такое?! — Катька стояла на пороге и смотрела на девайс округлившимися глазами.

— Это маска для сна, чтобы свет в глаза не бил, — сообщил я, сохраняя серьёзную мину.

— Да конечно! — воскликнула девушка. — Я видела, как оттуда красный свет как раз и бил!

— Так надо, и я, правда, буду в ней спать, — я посмотрел на Катьку и спокойно и медленно произнёс. — Это девайс с работы, цифровые технологии для улучшения сна. Мы будем сотрудничать с производителем, пока тестируем. Если всё получится, заключим новый контракт.

Главное, сохранять уверенность и умный вид специалиста, и тебе поверят.

— А ваша компания разве не сигнализацией занимается?

— Надо расширяться, захватывать другие области, — заявил я и напялил маску. — Как тебе? Я похож на чувака из будущего?

— Не особо, — фыркнула Катька, но к устройству интерес утратила.

В постель я снова проник под покровом ночи, хотя стигматы на руках и ногах были почти не видны. Теперь вопросы могли вызвать ровные круглые пятна по центру груди и живота. Крюки, будь они неладны!

Устроившись под теплым одеялом, я несколько раз повторил про себя защитную мантру, которую выслал в ВК Колян. И ни разу не сбился. Не зря всю дорогу в метро её зубрил. Вообще, в метро хорошо учится, в студенчестве, пока туда-сюда из дома до универа катался, успевал к зачёту подготовиться. Вот были времена!

Перед глазами замелькали коридоры альма-матер, Бауманки, вызывая ностальгию. Я шёл, заглядывая в пустые аудитории. По дороге мне почему-то не встретилось ни души. Где все? Может, снова какое-то сборище в актовом зале, а я и не знаю?

Массивная деревянная дверь передо мной отворилась, и я оказался перед обитой красной тканью сценой. Перед глазами замелькали красные всполохи. Надо же, какие софиты яркие! А зрительный зал почему-то пуст. Почти.

В первом ряду сидел йог в обтягивающих лосинах. Тип показался знакомым. Я попытался припомнить, где же его видел. На коленях у йога стояло огромное блюдо с сосисками. Он их не ел, а осторожно, за самый кончик, брал длинными пальцами по одной, и внимательно разглядывал со всех сторон. Сосиска, видимо, не выдерживала такой критики, потому как под его пристальным взглядом исчезала в воздухе.

— Знаешь, я думаю, ты прав насчёт этих вегетарианских сосисок. Люди склонны изменять форму, но не содержание. Здесь, на удивление, изменили содержание, но оставили форму. Но это тоже неправильно. Форма не менее важна. Когда мы видим что-то, наш мозг сам додумывает содержание, если узнаёт форму. Получается, ментально мы едим мясо. Согласен, мясоед?

— Мясоед! Травоед! — не выдержал я, уже с середины запутавшись в его логических изысканиях. — Это ваше веганство просто мода. Ничего не меняет. Копнёшь поглубже — те же самые люди. Разве что повода для гордости на один больше.

— Вот и я про то же! — обрадовался йог. — Просто отказываешься от мяса, а сколько бонусов! Можно не медитировать, не пытаться быть осознанным, не следить за тем, что говоришь, что думаешь, что делаешь. Главное, следить за тем, что ты ешь! И всё — можно уже считать себя просветленным! Можно уже задрать нос и гордо указать мясоедам их место на задворках сансары! Ой, прости, я забыл, что тебе не нравится слово «мясоед», — йог виновато улыбнулся, встал и брезгливо скинул оставшиеся сосиски на пол. Они заизвивались, как черви, и с пронзительным писком уползли под кресла.

— Ну вот, я же говорил, — заметил йог и громко чихнул. От этого действия по всему его телу пробежала вибрация, кожа и лосины потрескались и осыпались кусками, как старая штукатурка. Передо мной стоял кирпичного цвета ящер. Рептилоид? Неужели Поповкин прав, и они живут среди нас?!

Ящер как ни в чём не бывало подмигнул мне, поучительно поднял вверх палец с изогнутым когтем и произнёс:

— Самоограничение — самый худший и самый злостный вид потакания себе. Поступая подобным образом, мы заставляем себя верить, что совершаем нечто значительное, чуть ли не подвиг, а в действительности только еще больше углубляемся в самолюбование, давая пищу самолюбию и чувству собственной важности.

Слова показались знакомыми. Он явно кого-то цитирует, только кого?

Ящер подкинул блюдо и, вскочив на него, как на скейт, ещё раз подмигнул мне и вылетел из зала.

Я огляделся вокруг и полез на сцену. Плохая это была идея. В глаза тут же ударил свет софитов и пафосный мужской голос, таким только в цирке номера объявлять, прогрохотал:

— А сейчас Андрюша встанет на табуреточку и расскажет нам стишок!

Передо мной в круге света возникла гигантская табуретка. Она возвышалась метров на десять, и даже до перекладины, соединяющей ножки было не допрыгнуть.

— Не буду я ничего рассказывать! Не маленький уже! — возмутился я.

— Поддержим Андрюшу аплодисментами! — обрадовался голос, даже не скрывая издёвки.

Зал взорвался овациями. Я взглянул со сцены на зрителей. Битком! Только все какие-то странные. На всех стульях и в проходе сидели светловолосые женщины в розовых платьях и яростно хлопали. Все одинаковые вплоть до мельчайших деталей, как будто клонированные.

Я припомнил, что и впрямь должен что-то сказать. Рука сама ухватила невесть откуда взявшийся микрофон:

— Ом траям бакам, — начал я, и слоги звучно раскатились по залу. Повисла тишина. — Яджамахе…

— Что он несёт! — крикнула одна женщина.

— Отвратительная дикция.

— Безобразие! — ответила ей другая. — А голос-то какой мерзкий.

— Сами вы мерзкие! — крикнул я и понял, что микрофон не работает. — Крашеные стервы!

Тут голос действительно сорвался, на радость тёткам-зрителям, которые тут же вскочили и заорали ещё громче, захлебываясь смехом. Я швырнул микрофон в зал, авось попадёт в лоб одной из стерв, и выбежал за кулисы.

Там почему-то оказалась кухня нашей старой квартиры и отец, который тут же схватил меня за плечо.