Мне не пришлось называть даже адрес. О своем любимом писателе Луи знал буквально все — вплоть группы крови, совершенно случайно совпадавшей с его. Нестор попросил привезти ему одежду: чтобы зашить и перевязать руки, пиджак и рубашку пришлось разрезать, а брюки были порваны и в крови. В больнице Нестор предполагал провести дня два-три, его страховка позволяла и не такие медицинские услуги.

— Конечно, если здесь прилично кормят. Дома-то у меня все равно нет няни, — с деланной жизнерадостностью говорил он, разводя в стороны своими забинтованными по локоть руками.

В больничной распашонке в игривый горошек и с завязочками на шее он выглядел ужасно жалким и безнадежно старым по сравнению с Луи, а их противоестественное сходство еще больше усиливало впечатление.

Пока я заполняла и подписывала за Нестора стопку разных формуляров и анкет, бестактная доктор Анье продолжала задавать «братьям-близнецам» вопросы об их общих детских болезнях, о ходе физического развития, о пристрастиях в еде и тому подобном и черновато шутила по поводу донорства органов. А «братья», не сговариваясь, подыгрывали ей! Мне же было не по себе от их «солидарности» — от этой всей ситуации, определенно не самой счастливой в жизни обоих, неприятно веяло мистикой.

Мы покинули Нестора вместе с доктором Анье. Заметив, что она собралась уходить, мой мудрый муж заявил, что очень устал и хочет поспать до ужина.

— До завтра, дорогая, — сказал он и потрогал забинтованной рукой свою щеку, давая понять, что ждет поцелуя.

Я поцеловала его щеку, он — мою. Доктор Анье умилилась.

— А братья? — спросила она.

Назойливая дура, подумала я, а Луи как ни в чем не бывало шагнул к изголовью Нестора, похлопал его по плечу, звонко чмокнул возле уха и произнес:

— Поправляйся скорее! Ты нам нужен здоровым.

— Я постараюсь, брат. Береги ее.

— Все-таки фамильное сходство — великая вещь, — задумчиво произнесла доктор Анье уже за дверью и покачала головой. — Я вам завидую, господа, честное слово. Только я не знала, что у писателя Мориньяка есть брат. Вы тоже писатель, мсье?

— Нет, — ответил Луи. — Всего доброго, доктор Анье. Спасибо вам. — И за руку потащил меня к выходу.

— Редкостная дура, — сказала я. — Просто идиотка!

— Не суди строго, — сказал он. — Мы действительно похожи.

— У вас действительно одна группа крови?

— Действительно.

— Откуда ты знаешь?

— Мориньяк — мой любимый писатель. Я знаю про него все! Группа крови указана в его интернет-сайте. Слушай, хочешь, вернись, поболтай с ним? Я подожду в машине.

— Не стоит. Поехали. Мелани наверняка волнуется, потеряла нас.

— Вряд ли. Она знает, что я с тобой. Еще только четыре без четверти.

— Четыре? Значит, прошел всего час? А мне показалось — целая вечность…

— Это впереди у нас с тобой целая вечность, садись. — Он распахнул передо мной дверцу машины. — Давай заедем сразу за его вещами, чтобы завтра тебе не тратить на это время.

— Наверное, я и так потратила на него слишком много времени. Надо было развестись пять лет назад.

Луи внимательно посмотрел мне в глаза, улыбнулся, приведя в движение полосочку между усами и губами, и аккуратно тронул машину с места.

Без единого слова. Я тоже промолчала. Зачем толковать о каких-то пяти годах, когда впереди вечность? Но внутри я чувствовала беспокойство, и чем больше мы приближались к дому Нестора, тем сильнее меня от этого беспокойства трясло.

Взгляд консьержки — любопытство, недоверие, недовольство плюс недоброжелательность — окончательно выбил меня из колеи. Мои руки задрожали так, что я едва попала на нужную кнопку лифта, а перед дверью Нестора отдала ключи Луи — я бы все равно не справилась с ними.

Мы вошли в квартиру. Огромный холл с мохнатым серебристо-изумрудным ковром. Ворс такой длинный, что ноги приятно провалятся по щиколотку, если снять туфли. Я так и сделала. Луи захлопнул дверь.

— Как ты? — спросил он. — Здесь очень красиво!

— Да, — сказала я. — Все хорошо. — И вдруг зарыдала в голос, бессильно опускаясь на этот самый мохнатый ковер.

— Что ты? Что ты, моя милая, что ты? — Луи моментально встал на колени рядом и прижал мою голову и плечи к себе. — Ну ведь все хорошо. Ты сама сказала, что все хорошо. Нестор поправится, ничего особенно страшного с ним не произошло! Ты просто переволновалась. Ты совсем не виновата ни в чем! Обычная авария. Их каждый день случается миллион! И бывает гораздо хуже — переломы, травмы позвоночника, даже летальный исход. А он всего лишь порезал руки. Все заживет! Ну не плачь! Не нужно! Расскажи мне всю свою беду! Расскажи! Все-все! Я пойму. Тебе станет легче. Поверь мне!

Он гладил мою голову и спину, легко целовал волосы, но ни остановить слезы, ни рассказать ему свою «беду» я не могла. Разве могла я сказать ему, что зарыдать меня заставила жуткая мысль. Глядя на эту шикарную квартиру, я вдруг подумала, что, если бы Нестор разбился сегодня в машине, все это великолепие досталось бы одной мне. Я его законная жена! И мы бы стали жить тут с Луи и Мелани. Она была бы счастлива — она так любит все красивое… И от этой жуткой, предательской мысли мне стало страшно и стыдно. Ужасно страшно и страшно стыдно! А от бинтов под рубашкой Луи пахло больницей… И в этом была какая-то жестокая закономерность — Луи вышел из больницы, а Нестор попал. Конечно, по сравнению с тем, что было с Луи, раны Нестора — пустяки! Но все равно — кровь…

— Нет, Луи, — прошептала я. — Это я виновата! Я дала роману кровавое название, и теперь сплошная кровь вокруг меня! Мне страшно, Луи! Мне так страшно!

— Глупенькая моя суеверная, добрая, милая фея, — он взял в руки мое лицо, приподнял и заглянул в глаза. — От доброй феи не может быть никакой крови, никакого зла! Спроси Мелани, даже она знает, что вокруг доброй феи не может быть ничего плохого! — Луи говорил, его губы двигались, и усы, и эта самая тоненькая полосочка… — Вставай, вставай! Где здесь кухня? Наверняка в холодильнике есть какой-нибудь сок или газированная вода.

— Поцелуй меня…

Он улыбнулся и осторожно поцеловал мои мокрые щеки.

— Поднимайся! — Его усы сделались мокрыми от моих слез и блестели. — Я тебе помогу. — Он потянул меня за руку. — Вставай!

— Не так, Луи. В губы!

На какое-то мгновение он застыл. Глубоко вздохнул. Я увидела, как дрогнул уголок его губ, — наверное, ему еще больно так глубоко дышать, успела подумать я. Обнял меня распахнутыми руками, прижимаясь ртом к моим губам, и мы рухнули на этот самый ворсистый ковер.

Поцелуй был долгим-предолгим. Как вечность, о которой говорил Луи. И во мне все сияло и переливалось. Наверное, вечность тоже так сияет и переливается в безмолвии… Вечность — это что-то такое космическое, что-то, что сияет и переливается там. Ну да, конечно, все, что есть любовь, приходит оттуда, оно живет там, сияя и переливаясь в радужном счастливом безмолвии…