— У истоков чего?

Преподобный слегка улыбнулся:

— Уж не думал, что ты так забывчив, Диди. По-моему, ты не столько спрашиваешь, сколько просто опробываешь свой возмужалый голос (вполне приятный, к слову сказать, басок). Едва ли ты, вправду, забыл про нашу находку здесь, в этом самом храме, и едва ли не помнишь про наши парижские похождения. А это как раз они самые, истоки, и есть – не так ты глуп, чтобы не понимать этого.

Чтобы та давняя привычка не возобладала, то есть чтобы вновь не онеметь в присутствии преподобного, я сходу спросил, как топором рубанул:

— И женились вы тоже благодаря той находке? Или теперь это будет так принято среди кюре?

Отец Беренжер в ответ ничуть не осерчал. Он улыбнулся еще раз:

— Ну, в том, что будет принято, сомневаюсь, хотя некоторые и желали бы. Ты прав, Диди, наша находка сыграла тут решающую роль. Не случайно я получил дозволение не больше не меньше как от Его Святейшества.

— И вот на это? — спросил я, не очень-то учтиво ткнув пальцем на его языческий пояс.

— Ну, с такими пустяками я, разумеется, не обращался к Его Святейшеству, — вполне благодушно ответил отец Беренжер. — Нашлись другие, кто на сей счет обременял его. Не просьбами, разумеется, а жалобами. Твоя тетушка в том числе. А поскольку все подобные жалобы ни к чему не привели, то можно полагать, что и это – с его высокого соизволения… Кстати, вещь сия имеет глубокий смысл, о котором тебе как-нибудь позже расскажу.

Если уж с соизволения Его Святейшества, то мне оставалось только примолкнуть. Не настолько я упрям, чтобы и супротив самого Его Святейшества переть. В конце концов, спросил уже совсем иным тоном:

— Что же там было, в свитках этих, если – сам Его Святейшество?..

Вид у кюре стал более серьезный, отчего нос его как-то еще более скрючился.

— Пожалуй, как-нибудь расскажу тебе и об этом, — чуть подумав, сказал он. — Мне, правда, сие с некоторых пор не рекомендовано, но я давно знаю тебя как человека, не болтающего лишнее… Но разговор это долгий, очень долгий, и очень непростой… Знаешь, давай-ка мы сперва пройдемся с тобой по кладбищу. Да и тебе самому это нужно – ты ведь давно не был в родных местах.

Я пожал плечами. На кладбище – так на кладбище. Хотя бы на могилу отца покойного взглянуть – и то дело, уже несколько лет не навещал… Кроме того, тетушка, помнится, нынче как раз говорила про кладбище – что-то там еще, мол, отец Беренжер сотворил. Теперь уже любопытно было взглянуть, что именно.

Кладбище располагалось неподалеку от храма, минутах в десяти ходьбы. Мы шли молча, и я лишь думал по дороге, хорошо ли это – являться к покоищу усопших с женатым кюре, да еще так выряженным.

Впрочем, — успокаивал я себя, — если сам Его Святейшество…

Воздав должное памяти отца у его могилы, я поднял голову и тут увидел то, чего прежде на нашем кладбище не было – огороженную позолоченной оградой огромную надгробную плиту из мрамора и возвышавшийся возле плиты, мраморный тоже обелиск, весь испещренный буквами. Интересно, что за богач преставился у нас в Ренн-лё-Шато, никогда-то и не видавшей богачей?

Отец Беренжер уже находился там, у этой могилы. Я подошел к нему и прочитал надпись на плите:

Вот уж кого точно в последние лет, наверно, пятьсот здесь не бывало, так это никаких маркиз и маркизов! Была, правда, выжившая из ума одинокая старуха Питу, за свои шляпки еще времен, видимо, ее прабабушки прозванная у нас Маркизой, но ту схоронили по-тихому еще лет пять назад, и ни на какие мраморные плиты для нее никто, понятно, не раскошеливался.

Я вопросительно взглянул на преподобного.

— Ты лучше на даты посмотри, — посоветовал он.

Бог ты мой, плита была совсем новенькая, а годы стояли тысяча двести какие-то!

— Маркиза де Бланшефор, — пояснил преподобный, — была супругой магистра тамплиеров. Заметь, рыцарь-монах магистр также был женат. Но это опять же к слову – плиту я вовсе не потому положил. Видишь ли, надо было захоронить кости, — помнишь сколько их было возле храма, из-за здешних ветров вылезших из-под земли? Катары, тамплиеры – все там когда-то были похоронены. А поскольку имен почти никого из них не осталось, кроме имени этой маркизы, — про нее я точно знал, что она была некогда похоронена возле храма Магдалины, лишь на год пережив своего супруга, сложившего голову во время крестового похода, — то в действительности это братское захоронение всех усопших и убиенных бедняг. Маркиза своим именем и своим высоким титулом лишь прикрывает их безымянность.

— А-а… — сказал я.

И это было, пожалуй, наилучшим ответом, поскольку в самом деле не знал, что мне на это сказать. С одной стороны, хоронить на святой земле католического кладбища столько костей, быть может, и еретических, к тому же под одной плитой, да еще начертать на плите имя жены монаха, хоть бы она даже и маркиза… Но с другой – не оставлять же, вправду, все эти кости догнивать на холме у храма… К тому же, если и на сей счет Его святейшество – наивнимательнейшим образом… Может, короче говоря, и впрямь благое дело сделал наш странный преподобный?

— Но я привел тебя сюда не за этим, — сказал отец Беренжер. — Посмотри-ка лучше на обелиск; интересно, ты можешь там что-нибудь прочесть?

Обелиск, повторяю, был весь испещрен буквами – совершенно бессмысленными, ровно ничего не значащими, идущими вподбор.

— Абракадабра – вроде как на ваших свитках, — пробормотал я.

— Да это прямо с одного из тех свитков и скопировано, — сказал преподобный. — Однако не притворяйся, Диди, ты ведь знаешь, как это прочесть. Не сомневаюсь, тогда, в Париже, ты ведь, плутишка, подслушивал наш разговор с этим прощелыгой бароном де Сютеном, когда я ему объяснял, как читаются подобные шифры. Или думаешь, я потом не разглядел шишки у тебя на лбу?

Хоть и порядком времени прошло, но я почувствовал, как зарделся от стыда. Отец Беренжер добавил однако:

— Не смущайся, Диди, прошлые дела. Зато ты знаешь, как это прочесть. Ну-ка, припомни.

— Одни буквы должны быть немного больше других, — все еще красный, пробормотал я.

— Именно так, — удовлетворенно кивнул кюре. — У тебя хорошая память. А теперь повнимательнее приглядись к этим письменам.

Пришлось последовать его совету.

— Да, — сказал я наконец, — некоторые буквы на самое чуть, но все же побольше… Вот, слово могу прочитать! Кажется, имя чье-то. Ага, "Никола"…

— Ты прекрасный ученик! — похвалил меня отец Беренжер. — Суть ухватываешь на лету!.. Ладно, покуда не утомляй себя, про надпись мы еще поговорим. Покуда же скажу тебе, что этот обелиск – памятник некоей загадке, пока что не разгаданной и мною. Я для того и поставил его, чтобы когда-нибудь озадачился чей-то пытливый ум. Добавлю, что сие зашифрованное письмо относится к эпохе тамплиеров, то есть не позднее, чем к началу четырнадцатого века от Рождества Христова. А содержится в нем… Ладно, ладно, будет желание – потом почитаешь… В нем содержится напутствие, которое некий безымянный тамплиер дает… кому бы ты думал?