Йола снова услышала жалобные стоны, ее взгляд сместился наискосок вниз и упал на надзирателя. Безликого. Она узнала его по серому мокрому капюшону, который тяжело свисал с его головы, – и вряд ли дождь мог его так намочить.

Мужчина лежал метрах в двадцати от нее (длина двух автобусов), не очень далеко, и, хотя на улице было светло, Йола все равно не могла рассмотреть его лица; просто оно было слишком измазано. Кровью, грязью, сажей? Она понятия не имела. Мужчина лежал на животе, приподняв голову, и делал движения, делавшие его похожим на тюленя, который хочет в воду, – все это стоило ему огромных усилий, но не продвигало вперед ни на миллиметр. При этом он хрюкал, вздыхал, стонал. Видимо, он тоже не мог двигаться. И очевидно, также страдал от боли. В отчаянии он протянул руку к Йоле, ища помощи. Показывал указательным пальцем в ее сторону, но не прямо на Йолу, а на кучу грязи или земли между ними. Время от времени налетавший ветер раздувал тлеющий очаг, который вспыхивал, – и дорожка между ними покрывалась причудливым узором теней.

– Хммхм-м-м, – хрипел немой, и Йола подозревала, что он просит ее о помощи. «Меня! Именно меня!»

Вся злость и страх Йолы выразились в одном-единственном слове.

– Почему? – крикнула она ему.

«Почему ты меня похитил? Почему я должна была говорить папе те ужасные вещи? И почему ты все время показываешь пальцем на ком земли… Что? Нет… нет!»

Наконец Йола поняла. Немой ничего ей не показывал. Он пытался дотянуться. И не просто до какого-то кома земли.

– Черт, нет! – воскликнула Йола и потрясла обеими руками балку, которая ее придавила.

Она не могла этого допустить. Ни при каких обстоятельствах он не должен опередить ее. И завладеть пистолетом, который лежал приблизительно в метре от него, тускло поблескивая на важной почве.

Безликий хотел завершить начатое, как только пистолет окажется у него в руках, – в этом Йола нисколько не сомневалась, как и в том, что без посторонней помощи ей ни за что не сдвинуть балку с ног.

МАКС

Я не эзотерик. Я не верю в телепатию и рассказы родителей, у которых холодеют мочки ушей, словно от леденящего, внушающего ужас дыхания ветра, в тот самый момент, когда с их ребенком что-то случается; например, когда их маленькая дочка-школьница, приехавшая в США по обмену, садится в машину не к тому парню, или когда их сын во время первого отпуска с друзьями на Тенерифе стоит на краю бассейна, не подозревая, что всасывающий насос находится именно там, куда он собирается нырять. Нет, я не верю, что отцы или матери наделены этим даром (или, скорее, прокляты) и чувствуют – часто даже за тысячи километров, – если их кровь и плоть находится в опасности. Я верю, что все любящие люди способны на это, не важно, являются ли они биологическими родителями, или, как в моем случае, речь идет «всего лишь» о приемном ребенке.

Не леденящее дыхание и не отряд муравьев, побежавших у меня по спине, а мое правое веко сигнализировало мне, что с Йолой вот-вот должно случиться нечто ужасное. Веко сильно дергалось с тех пор, как я вошел в хижину.

– Не пугайся, – предупредил мой брат и зажег строительный фонарь, который желтым сигнальным огнем выхватил из темноты квадратное помещение. – Не совсем как у тебя в Груневальде, – извинился он со смущенной улыбкой, с какой раньше признавался, что снова стащил намного моего шоколада, для которого мне постоянно приходилось искать новые тайники в своей комнате.

Нет, это точно не вилла в Груневальде. Но здесь было не так плохо, как я себе представлял. Ни притона гашишников, никаких покрытых плесенью рваных матрасов рядом с грязными кастрюлями и сковородами, которые поочередно используют то для готовки, то для справления нужды. Ни крыс, ни даже тараканов, насколько я сумел заметить. Космо прибрался. И даже больше. Он постарался создать уют, насколько позволяли обстоятельства.

– Как давно за тобой ослабили контроль? – спросил я его.

– Ты имеешь в виду, когда я здесь устроился? – Он гордо улыбался. – Недели три назад. Я быстро всем обзавелся.

На полу лежал ковер – серое покрытие, какое встретишь в любом офисе, – в полном порядке, без дыр и пятен. Видимо, кто-то выбросил, потому что спустя год захотел что-нибудь подороже. Вся прочая обстановка тоже была подобрана на свалке крупногабаритного мусора, но предметы сочетались по цвету. Полки, вращающийся стул перед отслужившей свое кухонной рабочей поверхностью, в которую до сих пор была встроена мойка, – все в светло-коричневых тонах, даже подсвечник с коричневатыми восковыми свечами, которые Космо зажег все по очереди.

Пахло свежим сеном – немного искусственно, но не раздражающе, – с гофрированного металлического потолка на проволоке свешивался ароматизатор в виде деревца. Космо щелкнул по нему пальцами и спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Он протянул мне пиво из ведра с водой, стоящего под мойкой, и, когда я отказался, открыл бутылку для себя.

Я ничего не хотел пить. Я лишь хотел, чтобы у меня перестал дергаться глаз. Чтобы Йола была вне опасности. Чтобы я оказался рядом.

– Слушай, сейчас почти половина четвертого, самое позднее через двадцать минут я должен выехать, если хочу вовремя добраться на поезде до психушки. Ты будешь ждать меня здесь, пока я не вернусь завтра.

Я энергично помотал головой.

– Я не могу здесь остаться, – сказал я и все-таки присел на диван, чтобы собраться, прежде чем снова отправиться в путь. Диван оказался на удивление удобным, намного удобнее громоздкой махины у нас в зале, которую выбрала Ким и за которую наглецы из магазина на Кантштрассе выудили у меня половину аванса за роман.

– Что, ниже твоего достоинства? – поинтересовался Космо и притянул к себе вращающийся стул. Погасил строительный фонарь – в комнате стало темнее, но благодаря свету от горящих свечей казалось намного теплее и уютнее. Я не заметил нигде печки и задавался вопросом, как Космо собирается топить здесь зимой, но сейчас это было не важно.

– Глупости. Здесь здорово, правда. Но это место укрытия, а я не стану прятаться. Я буду искать Йолу.

Мой брат кивнул в знак согласия, потом его лицо помрачнело, когда я вытащил из кармана куртки телефон Фриды.

– Что ты собираешься делать?

– Позвоню в справочную.

– Ага. И они знают, где твоя дочь?

– Не болтай ерунды. У них есть номер Тоффи.

– Того типа, который отказался представлять меня в суде?

Теперь кивнул я.

Честно говоря, это был «тот тип», который внял моей просьбе и не взялся за дело Космо. Кристоф Маркс был настолько хорошим адвокатом, что, чего доброго, обнаружил бы какую-нибудь ошибку в судопроизводстве, которая в конце концов обеспечила бы моему брату-педофилу свободу. А рисковать мне не хотелось.

– Подожди-ка со звонком, – сказал Космо, не требуя и не приказывая, а скорее тихо, задумчиво, словно ему что-то пришло в голову. – Мне кажется, тебе не нужен твой адвокат. Пока еще, во всяком случае.