– Кто разрешил везти Занкиева в суд?!

Майор, принимая чужую вину за свою, виновато пробормотал:

– Иван Дмитриевич, на постановлении стояла подпись следователя прокуратуры Южного округа и его подпись. Приехал адвокат…

– Это не подпись Шляпина!! – взревел Кряжин, хлопая кулаком по печати на бланке. Он его уже осмотрел и все понял. И сейчас неистовствовал, чтобы спустить гнев. Занкиева в тюрьму не вернешь… – А это – не печать прокуратуры Южного округа Москвы!! Ты документацию изучаешь, майор? У тебя есть образцы подписей должностных лиц и оттисков печатей учреждений?!

Дежурный стал понимать, что вина не такая уж и чужая. До пенсии оставался год с небольшим, до суда над ним, невнимательным, – не более трех месяцев. Не успевал.

– Иван Дмитриевич… Адвокат…

– Да в гробу я видал всех адвокатов! – уже не контролируя себя, закричал Кряжин. – Ты понимаешь, что наделал?! Ты даешь себе отчет в том, что сделал?

Дернув шеей, как укушенный слепнем конь, Кряжин смахнул со стола папку и вышел из тюрьмы. Пересылочная тюрьма «Красная Пресня» стала для него тесной. Уже на улице, с яростью втыкая палец в кнопки мобильного телефона, он зашел за угол здания, где не могло оказаться свидетелей, и дал волю накопившимся чувствам. Если бы кто-то из тех, кто хорошо знал советника, увидел его сейчас, он наверняка решил бы, что его укусила змея. Никто не помнил ни единого случая, чтобы Кряжин не только изрыгал каторжанский мат в таком количестве и в таких падежах, но и вообще знал какие-то ругательства, за исключением «мерзавцы» и «негодяи».

Произошло соединение, и советник услышал голос Смагина.

– Егор Викторович, докладываю. Какие-то мерзавцы подделали бланк вывода Занкиева на процесс по делу по его ходатайству об изменении меры пресечения и увезли в Замоскворецкий суд.

– Я не ослышался?

– Ну, если вы поняли из моих слов, – окончательно вышел из себя Кряжин, – что воскрес Мао Цзэдун, то вы ослышались.

– Да не горячись ты! – не понимая, что произошло, вспылил начальник следственного управления. – Как вывели на процесс? Материал ведь у тебя?! – Постепенно догадываясь о масштабах совершившейся наглости, он повысил голос: – Как вывели?! Кто вывел человека, находящегося за Генпрокуратурой?!

– О, вы поняли, – без вызова сострил Кряжин. – Тогда я перехожу к основной части. Судья Харлампиев из Замоскворецкого суда, рассмотрев предоставленные материалы и выслушав государственного обвинителя и защитника, пришел к выводу о том, что мера пресечения в отношении Занкиева избрана необоснованно.

– Освободил?.. – не веря в происходящее, прошептал Смагин.

– Разумеется. Будь они все прокляты.

– Иван, подожди, подожди… Я сейчас все выясню.

– Что вы выясните? Я уже все выяснил. Занкиев исчез, прокурора после процесса тоже никто не может найти. Его честь Харлампиев сидит в другом процессе, и достать его, как я понимаю, будет сложно.

Почему Занкиева повезли в суд, а не просто увезли из города после вызволения из тюрьмы, Смагин спрашивать не стал. В этом случае «мерзавцам», помимо «покупки» судьи, пришлось бы убивать и четыре человека конвоя, подчиняющегося Министерству юстиции. Тогда почему бы вообще не совершить государственный переворот и не захватить власть?

– Я не верю, – пробормотал Смагин, все еще находящийся на связи. – Из «Красной Пресни» по поддельным документам вывели арестанта, привели в суд и выпустили во исполнение постановления судьи…

– Когда в прошлом году из Бутырки через подкоп ушли четверо особо опасных, вы ведь тоже не верили? – не удержался от возможности спустить излишек яда советник. – Может, вы не верите еще и в то, что судебная реформа в стране завершилась? Быть может, вы еще и в беспристрастность российского правосудия не веруете? А не сомневаетесь ли вы в правильности курса, выбранного правительством?

– Не надо загибать лом интегралом, – пробормотал Смагин. – Эка тебя занесло… Не преувеличивай – «реформы»… Занкиева немедленно в розыск. Как фамилия прокурорского из Южного округа?

– Пуштин. Юрист, мать его, второго класса Пуштин.

– Тогда спешу тебя обрадовать. В Замоскворецкой прокуратуре нет сотрудника с такой фамилией.

– Тогда, может, и под судью Харлампиева кто-нибудь прихерился?

– Успокойся, Иван, – попросил Смагин. – И езжай в прокуратуру.

Кряжин выполнил просьбу наоборот. Он спрятал телефон в карман и вошел в здание тюрьмы. Свернул в дежурную часть, чем окончательно разочаровал дежурного, и опять качнул его стол.

– Кто ночью дежурил?

– Власов.

– Где живет Власов?

– В Пыжевском переулке.

– Узнаешь?

– Нет.

– Тогда выйди на улицу, – сказал Кряжин и, не оборачиваясь, стал спускаться по лестнице.

Подполковник Власов подумал, с чем может быть связан приезд такого крупногабаритного незнакомца, накинул поверх спортивной куртки куртку кожаную – на улице моросил зарядивший со вчерашнего вечера дождь, и спустился со своего второго этажа для разговора.

– Документы ваши можно посмотреть? – спросил он.

– А автобиографию на капоте машины не набросать? – вполне серьезно предложил Кряжин. – Нам нужно еще с одним человеком поговорить.

– В смысле? – сменившийся дежурный по «Красной Пресне» Власов настороженно разглядывал тонированную «девятку», внешне менее всего похожую на муровскую.

– В сто восьмидесятой «хате» четвертый месяц гниет Виктор Николаевич Полозков. Он за Генеральной по двести девятой.[10]Надо бы, командир, случку организовать. На прежних условиях.

– Как вас понимать? – мертвыми глазами глядя на Кряжина, пробасил подполковник.

«Не может быть, – подумал советник. – Неужели опознал?»

– Я вас еще раз спрашиваю, – глядя на хорошо знакомого ему дежурного по тюрьме, проворочал языком он, – вы меня помните или нет?

– Впервые вижу, – ничуть не сомневаясь, ответил подполковник. Увидь подполковник Кряжина через решетку дежурной части «Красной Пресни», его озарило бы быстрее, чем Кряжин вспомнил бы фамилию самого дежурного: «Здравствуйте, Иван Дмитриевич!» Сейчас встреча случилась на пороге его дома, разделяющего суточное дежурство с жизнью вне его. Прервалась ассоциативная связь. – Что вы хотите?

– Мило, – похлопал глазами следователь. – Тогда я объясню. Вчера мне нужно было поговорить с Сагидуллой, и мой человек с ним поговорил. Сегодня мне нужен Полоз, но встреча с ним невозможна, потому что Антон Филимонович забыл, что это именно он может ее организовать. Антон Филимонович, если вы недовольны суммой, так вы говорите об этом. Говорите! Только, бля буду, не делайте вид, что я ошибся адресом. Я удвою ее. Мне важен этот разговор. У Полоза начинаются напряги с Генеральной, и целому ряду людей это не нужно. У вас когда отпуск?