– Отсюда, – заявил в заключение своего рассказа продувший господин, – можно сделать вывод, что эта пара профессиональные карточные игроки, что они явно шельмуют и полиции к ним стоит присмотреться.

Помощник полицеймейстера доложил об этом разговоре с проигравшимся своему непосредственному начальнику Данзасу, и Якоб Карлович решил последовать совету проигравшегося доносителя и приглядеться к подозрительной парочке попристальней. Пригляделся. Оказалось, что эти двое – бывшие осужденные по нашумевшему делу клуба «Червонные валеты» и совсем недавно отбывали наказание в сибирской ссылке.

* * *

– …Ладно, не реви, – заявил брату Якоб Карлович. – Я с этими двумя разберусь.

– А мне, мне что делать?! – в отчаянии возвел руки к небу Франц.

– Не хныкать, – просто ответил старший брат.

– Но как же я теперь смогу смотреть в глаза Матильде и Катеньке с Яночкой?

– А никак! – отрезал полицеймейстер Данзас.

– В смысле? – не понял Франц.

– Просто не смотри им в глаза, – пояснил с некоторым раздражением Якоб Карлович. – И копи ум. Ты уже большой мальчик…

– Это все, что ты мне можешь сказать? – обиделся младший.

– Нет, – ответил Якоб Карлович. – Еще я обещаю тебе, что выведу этих двоих субчиков на чистую воду.

– Клянешься? – посмотрел на брата Франц.

– Клянусь, – серьезно ответил Якоб.

* * *

Спартанскою душой пленяя нас,

Воспитанный суровою Минервой,

Пускай опять Вольховский сядет первый,

Последним я, иль Брольо, иль Данзас.

Строки, написанные великим Пушкиным. А «Данзас», о котором шла речь в стихе поэта, был лицейским приятелем Александра Пушкина – братом Франца и Якоба – Константином Карловичем Данзасом.

Он был гордостью их отца, Карла Карловича, генерал-майора.

Константин был гордостью младших сводных братьев (он родился от первой жены отца) не только потому, что также дослужился до чина генерал-майора; не только потому, что был участником Персидской кампании 1827 года и отличился в ней личным геройством, получив в награду от командующего армией золотую полушпагу с надписью «За храбрость», а от государя императора – бриллиантовый перстень, редкую по тем временам награду, даваемую от высочайшего имени. А еще потому, что он был секундантом у Пушкина и великий русский поэт умер буквально у него на руках…

Выпущенный из лицея по последнему разряду – прапорщиком в армию, и даже не в гвардию, а в инженерные войска, – Константин Карлович Данзас имел уже чин подполковника, когда случилась та злосчастная дуэль. После смертельного ранения Александра Пушкина и последующей вслед за этим гибели поэта Константина Карловича упрятали в Петропавловскую крепость. Суд, состоявшийся через два месяца, вынес вердикт: Константина Карловича Данзаса за ослушание и участие в дуэли повесить в назидание каждому, ибо еще манифестом Великой Екатерины от 1787 года секунданты приравнивались к дуэлянтам и как участники дуэли должны были быть повешенными.

Затем император Николай Первый отменил столь строгий приговор, и Данзаса разжаловали в рядовые. После чего Николай Павлович снова отменил свое же столь суровое решение и вынес приговор: два месяца в крепости.

Потом был Кавказ, служба в корпусе отчаянного генерала Граббе и неоправданное геройство в восьми чеченских походах – будто Константин Карлович нарочно искал смерти.

В 1840 году у подполковника Данзаса появился новый офицер – Михаил Лермонтов; как раз в это время родился Якоб, а Франца даже не было в проекте.

Константин Карлович вышел в отставку в одна тысяча восемьсот пятьдесят шестом году в чине генерал-майора и с полным пенсионом «за службу и раны». Он чинно прожил до февраля 1870 года в северной столице, когда однажды ночью заснул и более не проснулся. Похоронили его на католическом кладбище Выборгской стороны. Так умирают лишь чистые душой и совестью люди.

А может, душа и совесть – два имени одной сути?

Якоб Карлович в восемьсот семидесятом служил в драгунах в чине штабс-капитана. Потом вышла нехорошая история с супругой полкового командира, и штабс-капитан был вынужден выйти в отставку и поселиться в Курляндии. Без дела он сидеть не мог, поэтому принял предложение своего армейского товарища, также вышедшего в отставку из-за любовной истории, сделаться полициантом.

Службу он начал помощником частного пристава. Потом сделался исправляющим должность пристава полицейского участка. После задержания (лично) известного громилы Яшки Шнифера, прогремевшего на всю российскую империю двойным убийством с расчленением тел и упакованием их в дорожные саквояжи, Якобу Карловичу было предложено возглавить полицейскую часть в Смоленске, где с недавнего времени в имении супруги проживал его брат Франц, самый младший из всех Данзасов.

Якоб предложение принял, через два года дослужился до помощника полицеймейстера, и вот, три года назад, получив чин статского советника, стал смоленским полицеймейстером.

Столь значительная должность была почетна, однако и ко многому обязывала, потому что за порядок и за благочиние в городе с него спрашивал сам губернатор.

А город Смоленск был не простой. Ох, не простой…

* * *

Якоб Карлович начал с того, что установил за обоими бывшими «валетами» негласный надзор. Делать это разрешалось только по решению суда или с санкции прокурора, но Данзас решил проявить, так сказать, личную инициативу. Суд всегда дело весьма хлопотливое, а прокурор таковую санкцию мог и не дать.

Предположительно разговор мог разворачиваться следующим образом.

– И почему вы хотите за этими господами присматривать? – спросил бы он. – Вроде предъявить им покуда нечего?

– В качестве профилактических мер, господин прокурор, – попробовал бы настаивать Данзас.

– А что, разве у нас в губернии больше не за кем надзирать? – резонно парировал бы просьбу полицеймейстера его превосходительство действительный статский советник. – Все у нас в городе честные и кристально чистые?

– Не все, – согласился бы с ним Якоб Карлович. – Однако когда Огонь-Догановскому и Давыдовскому отыщется что предъявить, то станет уже поздно. Ведь это будет означать, что преступление или противузаконное деяние уже будет совершено…

– Нет, дорогой Якоб Карлович, не могу, – скажет прокурор и сделает печальные глаза. – За это ведь и с меня спросят…

За Огонь-Догановским и Давыдовским ходили два филера, лучшие в своем деле. Неприметные, как серые мышки, и совершенно незапоминающиеся, но при этом все видящие и все слышащие. Лучше этих двоих был только штатный филер Жандармского губернского управления Паша Синглер, бывший народоволец, знавший все конспиративные ухищрения политических и уголовных элементов. Но на то и Жандармское управление, чтобы иметь лучших знатоков.