– Что ты можешь знать? – вдруг почти трезвым голосом произносит Тихомиров. – Снятся они мне. Каждую ночь снятся, понимаешь? Потому что живой я. А они… Сюда уехал, так вслед все друзья погибшие за мной пришли. В глаза смотрят и молчат. А как выпью – уходят.

По морщинистому лицу бежит слеза. Он обхватывает руками голову, взъерошивая седые лохмы волос.

– Как забываюсь, мне сразу легче становится, – шепчет дядя Миша.

Нужно вывести его из депрессии. Как нам там тогда на занятиях психологи объясняли? Попробуем.

– Отставить сопли, капитан, ты же тельник носишь.

Он, не мигая, смотрит мне в глаза и трезвеет окончательно.

– Командир?

Потом мотает головой и смотрит удивленно.

– Сергей? Что это было?

– Протрезвление, Михаил Аркадьич.

Дядя Миша замирает, хлопая глазами.

Пора закругляться, а то что-то во дворе тишина настала. Я огляделся, но никого, кроме внимательно наблюдавших за нами домочадцев Тихомирова, не заметил. Махнув выглядывающему из-за кустарника Савину, вхожу в подъезд.

– Серёг, что это было? – задаёт мне тот же вопрос Олег, поднимаясь следом.

– Шокотерапия.

На третий этаж поднимались медленно. Олег молчал. Я молчал. Свою судьбу уже я изменил. Может, так же получится и с Тихомировым. И не случится с ним беды в будущем.

В прихожей встретили маму Олега.

– Здрасте, тёть Маш.

– Здравствуй, Серёжа.

– Мы видик посмотрим, мам?

– И не надоело тебе? – спросила мама Олега. – Который раз смотреть будешь!

– Интересно же!

В зале стоял цветной кнопочный «Темп», а рядом кассетный видеомагнитофон JVS. Я принялся разглядывать японский аппарат. Было интересно – ведь один из первых видеомагнитофонов VHS-стандарта.

– Ну, как техника? – хвастается Олег. – Круто?

Я пожал плечами – ничего мол. Откуда ему знать – что через пару десятков лет техника будет на порядок круче? Что видеомагнитофоны, как и обычные, канут в лету, а будут лазерные проигрыватели и компьютеры. И телевизор можно будет на стену вешать как картину, не боясь, что он оттуда вместе со стеной рухнет.

Мои ужимки Савин понял по-своему:

– Джапан! – он присел перед аппаратом и ласково погладил переднюю панель. – Вещьч!

– Кто привёз?

– За ним батя во Владик к дядьке ездил. Сюда в чемодане вёз, чтоб никто не видел. Деньжищ стоит обалденных, – и прошептал, – две тысячи!

Я хмыкнул – две тысячи. Для меня эта сумма непривычно мала. Моя метровая «Сони» стоила двадцать штук. Хотя для этого времени сумма действительно огромна и сравнивать те деньги с нынешними, как сравнивать, например, этого мастодонта с круглой линзой экрана и именем «Темп» с моей «Сони».

Олег вытащил кассеты из серванта.

– Что будем смотреть? – и изобразил каратистскую стойку.

– Нет, – качаю головой я и изображаю сумасшедшего. Савин поднимает брови.

– «Пролетая над гнездом кукушки» включай.

– Хорошо, – пожимает плечами Олег и, вставляя кассету, бормочет под нос, – как будто смотреть больше нечего.

Понимаю его, драки и война интереснее для пацанов, но такой фильм, по моему мнению, смотреть стоит в первую очередь.

Первым оказывается фильм «Челюсти». Савин выразительно косится на меня, но я вращаю пальцем – перематывай, мол. Он пожимает плечами и включает перемотку.

Наконец на экране появляется пейзаж с озером и гора вдалеке. Кошусь в окно, где видны горы, интересное совпадение. А ведь эта история чем-то похожа на мою. Долгое время я был темной лошадкой для всех. Ничем не выделялся, и тут… совсем как герой Джека Николсона, взял и взбаламутил спокойную жизнь вокруг. Дал отпор обоим Громиным, с дядей Мишей пообщался… Так же как Макмерфи в фильме, помогаю своим друзьям. Вот только финал для героя несчастливый. Начавшаяся война в больнице между героем и персоналом приводит практически к гибели героя. А это ведь и ко мне относится. Есть такой закон – закон сохранения энергии, в котором есть неприятный для меня момент – приложенная сила сохраняется с течением времени. То есть я изменил судьбу дяди Миши, и он не погибнет в будущем, но эти изменения могут воплотиться на других моих современниках, и может погибнуть кто-нибудь другой. Я не так силен в физике, но верю в закон подлости. Все, что я могу изменить во благо себе и друзьям, может обернуться для кого-то из них катастрофой. А может и для меня… Ага, как говорится – благими намерениями вымощена дорога в ад. Будем надеяться, что я ошибаюсь на этот счет.

Савин сначала ёрзал на диване, но потом, видимо, увлекся фильмом и уже смотрел с интересом. А на экране разворачивался финал фильма. Здоровенный индеец сидел на кровати и разговаривал с Макмерфи. Тот лежал безучастно. На голове следы от лоботомии. Вождь понимает – Макмерфи превратился в настоящего больного и душит его подушкой. «Вот это, – подумал я, – доказательство сохранения энергии. Как бы всё тут хуже не вышло». Индеец, выбив зарешёченное окно тяжёлой мраморной колонкой, вырванной из душевой, выбирается на свободу и убегает.

– Обалдеть, – говорит Савин.

Видно, что он впечатлен. Олег перематывает кассету в начало, а я сижу и размышляю о своих делах. Что я ещё могу сделать тут? Но так, чтобы с пользой и наименьшими последствиями. Как их просчитать? Если я изменил свою судьбу и судьбу Тихомирова, какие могут быть изменения в мире в целом? Да никаких. А что я могу сделать глобально? Ничего. Даже если и мог. До развала страны остаётся совсем немного. Кто бы мне поверил? Может, написать генеральному секретарю? А кто у нас генсек? Брежнев, Андропов или уже Горбачев? Нет, вроде Черненко должен быть. Не помню точно. Генсеки до Горбачева каждый год менялись. Непривычно было после долгих лет правления Брежнева. А скоро начнется знаменитая на весь мир перестройка, а затем…

Блин, до чего же много всякой гадости повылезало с приходом этой демократии! Ведь жили-то мирно со всеми, а как в демос этот шагнули, то все друг другу волками стали. Поотделялись, и нос от друг друга стали воротить. Как будто эпидемия по стране прокатилась…

Что-то я опять разозлился, надо расслабиться. Савин все ещё сидит, что-то колдуя над видеомагнитофоном. Потягиваюсь, оглядываясь, и вижу гитару, висящую над диваном.

Играть на шестиструнке я научился в училище. Не то чтобы профи, но нормально сыграть что-нибудь мог. Даже начал писать стихи и пытаться переложить их на музыку. Но композитор из меня вышел ещё хреновей, чем поэт, а уж голос… так что я бросил это дело и играл только уже известные песни. Сам пел редко, чаще просил кого-нибудь другого.

Но сейчас мой голос ещё не сломался, так что могу спеть нормально. А что сыграть? И получится ли? Посмотрим… Я снял гитару, состроил улыбку и проиграл на одной струне «чижика». Получилось не очень – пальцы сразу заболели и пока ещё непривычно. Но если чуть потренироваться…