Медсестра подвезла ее к окошку регистрации. Энни передала туда свой страховой полис. Служащая заполнила бланк. На руку ей надели браслет с именем и датой рождения, вручили пузырь со льдом и попросили подождать.

— Сколько ждать? — Энни обвела взглядом переполненный приемный покой. Здесь находилось не менее пятидесяти человек. Большинство больные или травмированные. Похоже, ожидание могло затянуться на несколько часов. Тем более что Энни не поняла, принимают ли пострадавших в порядке живой очереди или сортируют по тяжести состояния.

— Пару часов, — честно призналась медсестра. — Может, меньше, а может, и больше. Все зависит от того, насколько серьезные случаи у пострадавших.

— Может, поехать домой? — обескураженно спросила Энни. Что за ужасный день! Даже два дня…

— Если у вас перелом, уезжать не следует, — посоветовала медсестра. — Вам же не хочется срочно ехать сюда среди ночи с раздувшейся, как футбольный мяч, ногой? Все равно вы здесь, так что лучше сделать рентген, а там будет видно.

Совет показался Энни разумным, и она решила ждать. Дома ей делать нечего, а работать она не может — боль слишком сильна, не может даже забрать документы из офиса. Энни потрясло, что маленькое недоразумение может принести столько страданий. Прикрыв глаза, она сидела в кресле, боролась с болью и еле сдерживала тошноту. Пациентка в соседнем кресле начала кашлять. Энни отъехала в сторону: не хватало еще подхватить здесь инфекцию. Устроившись в тихом углу, она стала наблюдать, как фельдшеры вносят носилки с пациентом, у которого подозревали перелом шеи. Этот человек попал в аварию. Следом за ним появился мужчина с сердечным приступом. Если здесь сортируют больных, то можно просидеть до утра — сначала займутся более тяжелыми случаями. Было уже полшестого. Приемный покой напоминал зал ожидания в аэропорту. Энни снова прикрыла глаза и попробовала дышать ровнее, чтобы хоть немного унять боль. Через секунду кто-то толкнул ее кресло и тут же извинился, причем довольно многословно. Это оказался высокий темноволосый мужчина с надувной шиной на левой руке и смутно знакомым лицом. Энни опять прикрыла глаза, но раздувшаяся нога не давала покоя. К тому же на ней появились синяки и кровоподтеки. Энни не понимала, означает ли это наличие перелома или нет. Она пыталась задремать, но боль не давала забыться, и Энни решительно открыла глаза. Сосед с надувной шиной и мрачным выражением лица сидел в соседнем кресле и непрерывно говорил по телефону, отменяя различные встречи. Одет он был в шорты, футболку и кроссовки. Энни слышала, как он рассказывал, что упал, играя в сквош. Мужчина был хорош собой, казался подтянутым и спортивным. И, по-видимому, сильно страдал от боли.

Они долго сидели рядом, но не разговаривали. У Энни невыносимо болела нога, ей было не до общения. Хотелось плакать и жалеть себя.

По телевизору начались семичасовые новости. Объявили, что ведущий Том Джефферсон в эфире не появится: он сломал руку, играя в сквош. Энни не особенно прислушивалась, но вдруг до нее дошло, что речь идет о ее соседе. Она с удивлением посмотрела на него, он слабо улыбнулся в ответ.

— Так это вы? — Он кивнул. — Не повезло вам с рукой.

Он опять улыбнулся:

— Вам, как я вижу, тоже. Наверняка страшно болит. Я следил, как ваша нога распухала.

Ее щиколотка действительно становилась все толще и чернее. Энни кивнула и со вздохом откинулась на спинку кресла. Время от времени она пыталась пошевелить пальцами на ногах, чтобы убедиться, что они действуют, но теперь стало слишком больно. Энни видела, что Том Джефферсон делает то же самое, пытаясь понять, перелом у него или просто растяжение.

— Думаю, мы можем просидеть здесь всю ночь, — проговорила Энни, когда новости кончились. Проблемы в Корее и на Ближнем Востоке волновали ее куда меньше, чем собственная щиколотка. — А вы что же? Неужели не могли воспользоваться известностью?

— Да вот не мог. Три сердечных приступа, перелом позвоночника и огнестрельное ранение имеют преимущество перед эфирным временем. Я просто не решился бы просить.

Энни кивнула — очень разумно. И скромно. Оба были так заняты своими травмами, что ей представилось, будто они вдвоем выброшены на необитаемый остров. Никто не знает, что они здесь и никому нет до них дела.

Она послала Кейт эсэмэс и сообщила, что вернется поздно, но не стала объяснять почему — не хотела волновать племянницу. Вот и сидела одна в приемном покое в обществе незнакомца со сломанной рукой.

— Один раз мне в руку попала пуля, — через какое-то время сообщил сосед. — Я тогда работал в Уганде. Смешно, но кажется, сейчас больнее. — Видно, он тоже жалел себя.

— Вы что, хвастаете? — с усмешкой спросила Энни. — Я в детстве сломала ребро, когда упала с кровати. Щиколотка болит сильнее. В меня никогда не стреляли. Вы победили.

Мужчина рассмеялся. Энни заметила, что у него приятная улыбка. Неудивительно, раз он звезда на телевидении.

— Простите, я не хотел. Как вы сломали ногу?

— Поскользнулась на стройплощадке. Сама только что велела им счистить лед и тут же поскользнулась.

— Так вы строитель? — удивленно спросил он.

За разговором время пройдет быстрее. Заняться им было абсолютно нечем. Приходилось сидеть и ждать.

— Некоторым образом. Во всяком случае, каска у меня есть. — Хотя в тот момент она была без каски. Шофер такси был прав: ей повезло, что она не ударилась головой. — Я архитектор.

Похоже, это произвело впечатление на ее собеседника. Он предполагал, что она может заниматься модой или книгоиздательством — хорошо одетая, умеющая говорить и, очевидно, умненькая.

— Наверное, интересно? — заметил он, стараясь отвлечь и себя, и ее.

— Иногда — да. Когда на площадке не ломаешь шею или ногу.

— А с вами это часто бывает?

— В первый раз.

— Я тоже получил спортивную травму в первый раз. Десять лет сидел на Ближнем Востоке и задания были опасные. Два года был шефом бюро в Ливане. Пережил две бомбежки. И сломал руку на площадке для сквоша. Просто фантастика! — Он чувствовал себя дураком, но, бросив взгляд на соседку, увидел, как она нахохлилась в кресле-каталке, как еще больше распухла синеющая с каждой минутой нога, и спросил: — Вы есть не хотите?

— Нет. Меня тошнит, — честно призналась Энни. Она его знать не знает, никогда больше не увидит, так зачем делать хорошую мину при плохой игре? Энни чувствовала себя ужасно. Пару раз сосед видел, как она плачет, и думал, что от боли. Но Энни плакала из-за Кейт. Она никак не могла выбросить из головы картину салона тату. И она не в состоянии переубедить Кейти.

— Я как раз прикидывал, не заказать ли пиццу, — предложил Том, чувствуя легкое смущение оттого, что думает о еде в такое время. — Я просто умираю с голоду. — У него, крупного мужчины, всегда был прекрасный аппетит.

— Неплохая мысль, правда-правда. Вам действительно надо поесть. Мы можем проторчать здесь еще несколько часов.