Расшиты они были тоже дорогими золотыми нитями, а один кокошник, украшенный жемчугом, вообще выглядел произведением искусства.

Соболий полушубок был таким легким и мягким - швов почти не ощущалось, что Катя подумала:"Русские утеряли со временем рецепты выделки шкурок." Она ни разу прежде не видела так тонко выделанного меха...

Но особенно привлекли её внимание серебрянные серьги. Конечно, серебро - не золото, но здесь взор завораживала работа. Тонкая, филигранная. Серебрянные звенья переплетались с камешками бирюзы так затейливо, словно неизвестный ювелир с их помощью рассказывал какой-то захватывающий рассказ, прекрасный и таинственный...

Она не выдержала и вдела их в уши. Посмотрела на себя в зеркальце, которое нашла среди вещей Тахаветдина.Такое зеркальце стоило немалых денег, а врач, похоже, тщательно следил за собой.

Из зеркала на неё взглянула прекрасная незнакомка - серьги придавали ей особый изыск.

– Вот вам! - гордо сказала Катерина, адресуясь неизвестно к кому.

Одежду неизвестной женщины ей брать не хотелось и она уже решила, что откажется, объяснив свое нежелание обычной брезгливостью мусульманки к христианским тряпкам.

Она села на ковре посреди разноцветных ярких подушек. Можно было бы поспать - впереди их с Антипом ожидала ночь, полная забот. Надо было незаметно исчезнуть из лагеря, чтобы попытаться вытащить с поля Мирошку если он ещё жив - и спрятать понадежнее...

– Идут! - прервал её мысли писк Антипа.

Она опять закрылась покрывалом. Идут? Тахаветдин со своим слугой или... Наверное, Кате ведут обещанную служанку.

Действительно, монгол вошел, втолкнув в юрту замешкавшуюся у двери женщину... Какую там женщину, девушку лет четырнадцати-пятнадцати. Русскую полонянку.

Сегодняшний день, видно, оказался для неё таким кошмаром, таким шоком, что она не могла уже как-то реагировать на происходящие события. Она превратилась - хорошо, если ненадолго - в покорное, измученное животное, которое почти не воспринимает страданий, боли и даже окриков. Особенно на чужом незнакомом языке.

На лице Тахаветдина была написана брезгливость. Рубашка на полонянке висела клочьями, в дыры почти полностью виднелась грудь, но у молодого врача при виде её полунаготы даже не возникло желания - в скольких руках она за сегодняшний день побывала! От неё до сих пор исходил запах бравших её мужчин!

"Брезгует он! - сердито подумала Катя. - А кто сделал девчонку такой? Уж в чем, в чем, а в любви к грязи русских обвинить нельзя..."

Она отбросила с лица покрывало - не до церемоний! - и властно проговорила:

– Велите Цырену принести в юрту горячей воды!

Если Тахаветдин и замешкался, то лишь от восхищения: какая женщина! Она достойна быть женой самого кагана!

Врач поймал себя на том, что спиной пятится к выходу, невольно кланяясь. Велик и всемогущ Аллах! Недаром Тахаветдин не разменивал себя на других, недостойных. Такая женщина - подарок судьбы.

Русская пленница продолжала стоять посреди юрты, бессильно опустив покрытые синяками руки. Сколько же унижений ей пришлось вынести, чтобы превратиться в такое безучастное существо?

– Садись, - мягко проговорила Катя, коснувшись её плеча.

Услышав родную речь, девушка было радостно встрепенулась, но тут же в её глазах появилось такое отчаяние, что Катя даже пожалела об изменении своего облика.

– Садись, - повторила она и показала рукой на подушки.

Девушка села на пол юрты там же, где и стояла. А если точнее, рухнула.

– Антип! - позвала Катя. - Сливы все съел?

– Зачем ей сливы? - отозвался домовой. - Она и есть их не станет.

– Давай, не жадничай!

Несчастная пленница недоуменно посмотрела на белку, сующую ей в руку засахаренный фрукт. Вдруг её лицо озарилось нежной улыбкой, и тут же стало ясно, что девушка в недалеком будущем обещает стать настоящей красавицей. Остававшаяся в ней некоторая юношеская угловатость мешала это сразу увидеть.

– Векша! - проговорила она, поднося сливу к губам. - Векша!

Антип на всякий случай отбежал подальше: кто знает, что придет на ум этим женщинам? Вовремя не увернешься, до смерти затискают...

Недовольный Цырен - свободного человека заставляют прислуживать женщине, как презренного раба - вместе с Ахмедом, который отнесся к поручению господину куда спокойнее, втащили в юрту деревянную кадку с горячей водой. И протянули Кате кусок душистого мыла.

– Господин передал.

Кажется, в этом враче можно найти немало привлекательныхз черт.. Антип! - Катя взглянула на домового, и он шмыгнул прочь из юрты. Но далеко не побежал, а здесь же, у входа, прилег в траву. Небось, легкомысленная девчонка забудет о том, что кругом враги...

Сначала Катя омылась сама, поливая на себя из кружки, которую отыскала в присланных Тахаветдином вещах. А потом посмотрела на полонянку, сидящую в прежней позе.

– Тебя как звать?

– Алена.

– Раздевайся, Алена! - почти приказала Катя, стараясь не выдавать голосом охватившую её жалость: на девушке не было живого места от синяков, царапин и укусов. - Залезай!

Екатерина кивнула на кадку. Та покорно влезла, и лишь когда Катя стала расплетать ей косы, спохватилась:

– Я сама!

Екатерина с улыбкой наблюдала, появление на измученном лице девушки первых проблесков чувств, как если бы горячая вода смывала что-то с самой её души.

– Давай помогу, - предложила Катя, поливая из кружки на волосы Алены и намыливая их душистым мылом.

– Дорогое, - шепнула та, вдыхая его аромат.

Катя вынула из подаренного врачом узла с одеждой длинную до пят рубаху попроще. Впрочем, и такая, похоже, была прежде Алене недоступна. Она дала её на себя надеть с некоторым трепетом.

Теперь, после того, что ей довелось пережить, происходящее казалось девушке сном или прелюдией к чему-то ещё более страшному. Она с надеждой вглядывалась в лицо Екатерины. Почему она так с нею носится, к чему готовит?

– Ко сну! - рассердилась Катя, для которой рассуждения юной полонянки не были тайной. - Сейчас от тебя одно требуется: заснуть и проспать до утра. Утро вечера мудренее. Знаешь такое?

– Знаю, - робко улыбнулась девушка.

Алена высушила волосы, заплела на ночь косу, и Катя не стала полагаться на хрупкую человеческую природу, а просто усыпила девушку... Вот только что делать с кадкой? Но Тахаветдин предусматривал все. Некоторое время спустя у входа в юрту послышался его голос:

– Гюзель!

– Можете выносить! - она царственным жестом показала на кадку и прикрыла покрывалом улыбку при виде недовольного лица Цырена.

– Моя пэри довольна? - ласково осведомился Тахаветдин.