устроил моей жене такую сцену признания, — продолжал Шрам, — и наговорил ей массу комплиментов и обещаний в жизни его партии, что она, бедная, теперь все плачет, вспоминает нехорошо своих родителей, а со мною даже и разговаривать не хочет. Завтра утром в сопровождении денщика отправляю ее в Пензу, к родителям ее… Не могу же я ограждать ее на каждом шагу от красных донжуанов. У меня ведь служба, требует много поездок и разъездов… — закончил Шрам спокойно, но с покрасневшим лицом от злости.

— Жаль, что нельзя вызвать его, скотину, на дуэль. Ведь он разжалованный прапорщик, что ты сделаешь с ним? Да и советская власть «комиссаров», за несколько дней своего существования успела отменить закон о дуэлях и вообще упразднить законы, регулирующие отношения и ограждающие честь офицеров. Офицеров больше нет! Аминь! — негодующе пояснил полковник Казбегоров твердо и решительно, побледнев даже немного от волнения. — Вероятно, приближается конец существованию постоянного офицерского состава в армиях, а вместе с тем и самих армий. Останутся лишь одни «специальной двух- и трехмесячной подготовки» воспитанники Керенского, выпуска конца апреля и начала августа, главным образом из школ Одессы, последователей Ашера Гинцберга…

— Успокойся, Дэзи! — снова вмешалась Людмила Рихардовна, волнуясь. Но отложив в сторону рукоделие, она улыбнулась мужу и хлопнула слегка рукой по его плечу: — Мужайся, друг; дух народов бессмертен!

— Да! Слабость характера моей жены не годится для борьбы в это смутное время… — уныло протянул Шрам, поднялся, попрощался и вышел, пригласив к себе на ужин супругов Казбегоровых-Цепа.

— Хорошо! Мы придем, — ласково ответила Людмила Рихардовна.

— Ну, теперь и ты расскажи свои происшествия со Скудным, — с улыбкой обратился полковник Казбегоров к жене.

— Дэзи! Верь мне, я не принадлежу к типу таких женщин, к каким принадлежит мадам Шрам: она ведь пензенская, а я рижанка; ведь разница большая? К тому же бороться я умею и, если нужно, то и тебя я защищу… — ласково ответила Людмила Рихардовна, улыбаясь и подымаясь с дивана.

— Если ты не хочешь рассказывать, так переодевайся и пойдем на ужин к Шрамам, — решительно сказал Давид Ильич и начал ходить по комнате, о чем-то думая.

Он был вполне спокоен за свою жену, зная ее твердый и решительный характер. Людмила же Рихардовна тем временем переодевалась за ширмой молча. Скоро она появилась вновь около мужа и, схватив его за руки, весело увлекла к Шрамам.

У Шрама Казбегоровы были одни, и ужин у них прошел как-то скоро — тихо, мило, с дружески-интимными разговорами, без стеснений. Про выходки Скудного и вообще про какие бы то ни было неприятности, говорить избегали. Мужчины мобилизовали все свои остатки прежней роскоши — коньяка и красного кавказского вина, а дамы ограничились чаем с примесью красного кавказского вина. Вспомнили и невинное нововведение комиссаров: без пропуска «комиссара» выезд из прифронтовой полосы невозможен. Подписи одного коменданта на пропуске считалось тогда уже недостаточным. Полковник Казбегоров, шутя и рассказывая много анекдотов, взял на себя миссию — заготовленный пропуск дать подписать комиссару во время его ужина в штабной столовой, а Людмила Рихардовна поспешила оценить достоинство «своего» Давида Ильича, назвав его «дипломатом между старым и новым течениями» и, улыбнувшись ему, тихо проговорила:

— Бог тебе поможет, иди! — и он вышел.

Комиссар Скудный был в столовой, а вокруг него собрались все низшие должностные лица штаба, ожидая начала ужина. Заметив входившего в столовую Казбегорова, Скудный быстро поднялся и пошел ему навстречу, приветствуя и приглашая его к столу около себя.

— Благодарю, господин комиссар! У меня к вам неотложное дело, которое, надеюсь, вы не отклоните…

— Пожалуйста, пожалуйста, господин полковник! — ответил Скудный, ядовито улыбаясь и косо поглядывая на погоны Генерального штаба полковника.

И Казбегоров объяснил ему причину своего дела и предложил подписать пропуск мадам Шрам.

— Знаю, знаю мадам Шрам и ее мужа коменданта… Пожалуйста, полковник, я всегда рад буду исполнить вашу просьбу, — с масляной улыбкой ответил Скудный, подписывая пропуск и прикладывая свою мастичную со звездами, топором и серпом печать. Между прочим, он подумал: «Полковник Генерального штаба, с большим служебным стажем и боевыми заслугами, он нам нужен будет…»

— Благодарю вас! У меня нет времени, тороплюсь! — коротко сказал Казбегоров, принимая готовый пропуск и собираясь уже уходить.

Дальше Скудный не удержался и, по-видимому, желал сделать «горячий нагоняй» полковнику; но у него не вышло это: он как-то боязливо взглянул в лицо полковнику, поднялся и подошел вплотную, тихо проговорил:

— А вы все же подчинитесь решению Совета комиссаров и снимите погоны, чтобы не выходило так, как будто бы вы демонстративно игнорируете власть. Вы видный штаб-офицер и высокое должностное лицо. Офицеров больше нет; есть только командиры и начальники, под общим названием «товарищи». Кроме того, на всяких заседаниях и совещаниях по вопросам, касающимся жизни корпуса, должен присутствовать и я; в таких случаях каждый раз докладывайте мне. О ваших успехах сегодня на заседании в Вендене я узнал по телефону из штаба армии от Нахимсона и очень радуюсь. Привет вашей супруге и мадам Шрам; последней — счастливого пути, скорее вернуться к нам на фронт.

Полковник Казбегоров ничего ему не ответил, молча пожал протянутую руку и вышел.

«Саботаж! Игнорирование пролетарской власти! Посмотрим, как дальше будут вести себя эти “генерального штаба…” — поднялся вихрь в голове Скудного, и он задумался, конечно, не о судьбе собравшихся вокруг него, а у него созревала мысль о скорейшем разложении армии, для чего решил: завтра же решил донести Совету комиссаров о ненормальном, по его мнению, положении в войсках и о своем проекте немедленно же произвести выборы всех начальников и командиров в войсках и в штабах на фронте.

Но в это время в столовую вошел при форме, с погонами, капитан Икрин, помощник коменданта штаба и заведовавший столовой, и во всеуслышание сообщил:

— Господа «товарищи!» комкор на ужин не будет, заболел! Разрешил ужинать без него…

— Прикажите, товарищ Икрин, подавать и ужин, — распорядился комиссар Скудный, а обращаясь к присутствующим, добавил: Товарищи, присаживайтесь к столу…

— Слушаюсь, господин «товарищ»! — крикнул в шутку капитан Икрин и быстро ушел на кухню.

Казбегоров тем временем, что называется, влетел в комнату Шрама в веселом и игривом настроении, а затем, торопливо пожав руку профессору Круксу, успевшему присоединиться «к