Сама со всем виновата — сидела бы дома, и все было бы в порядке. О своей вине подумала вскользь. О его — думала все время, с горечью и болью.

Так, в Нью-Йорке половина первого ночи. Снова — никого.

В полдень по римскому времени — в Нью-Йорке шесть утра — сделала еще одну попытку дозвониться. Напрасная надежда… Позже позвонила мужу на работу. Раздраженная секретарша сообщила, что господин Симмонс на совещании и его нельзя беспокоить.

Первое чувство — радость: он на работе, значит, жив и невредим. Но следом подкралась безрадостная, злая мыслишка: где же и с кем был муж всю ночь?

— Передайте ему, что звонила жена из Рима, — сказала она секретарше и повесила трубку.

Симмонс позвонил через три часа.

— Селма? Мне передали, что ты звонила.

— Да… — Как хотелось сказать ему, что, мол, люблю, скучаю, тороплюсь к тебе. Но не шли с языка подобные слова. Раздражение и боль подсказывали другие выражения. Однако сумела сдержаться. Пусть он сейчас говорит.

Вот бы сейчас взял и сказал, что любит, что хочет ее, мечтает о ней по ночам. Ну же! Говори! А услышала?

— У тебя все в порядке? Я тут веду борьбу с бюрократией. Если я когда-нибудь засяду за бумажную рутину, привяжи меня к стулу и вызови психиатра.

— Хорошо. Я выполню твою просьбу.

— Ну ладно, мне пора возвращаться в зал заседаний. Ты звонила по какому-то делу? — Тон деловой, в мыслях человек остался на своем дурацком совещании.

— Я позвонила просто так. — И продолжала молиться: пусть он скажет, что любит меня, что умирает от тоски.

— Ну, привет! Увидимся в следующем месяце.

Стоит где-то там, на краю земли, ее муж — серые, спокойные глаза, волевой подбородок. Высокий, энергичный мужчина, излучающий уверенность. Ему идет строгий, деловой костюм, галстук. Можно представить, какими глазами смотрят на него женщины. Селма попыталась перебороть ревнивую мысль и произнесла почти спокойно:

— Да. Пока, Адам.

Подруга застала ее в слезах. Бросилась утешать. Искать объяснение случившемуся, всячески обходя то единственное объяснение, которое мучило Селму. В конце концов она успокоилась и даже призналась с улыбкой:

— Я, наверное, сама себя накручиваю.

Но спустя три дня стало уже трудно сваливать все на богатое воображение. Днем человек находился на работе. Ночами был неизвестно где. Она звонила домой три ночи подряд в разное время. Все напрасно…

Картина впечатляла: смятая постель, разбросанный по полу завтрак. Заплаканная женщина, судорожно натягивающая на себя простыню. И над всем этим высился внушительный в своем спокойствии Адам Симмонс.

— Три ночи подряд ты не ночевал дома. В чьей же постели ты тогда находился? — От слез ее голос звучал хрипло.

Мужчина так сжал зубы, что на скулах заиграли желваки. В комнате повисло ледяное молчание.

— Может быть, — медленно, намеренно ровным, без модуляций голосом проговорил наконец Адам, — это мне стоит поинтересоваться, с кем ты спала, когда тебя не было дома?

Вот это да! Возмущение, злость, гаев, обида — все рвущие сердце чувства враз обрушились на нее.

— Как ты смеешь? Уж я-то ни с кем не спала! Заподозрить меня? Заподозрить в измене! Ну, это уж чересчур!

— Если учесть обстоятельства, прелесть моя, то это было совсем нетрудно. — Мужчина горько усмехнулся. — Я тебе был совершенно не нужен, в противном случае ты бы уж как-нибудь вырвалась домой, зная, что я там! — Адам повернулся и вышел из спальни, хлопнув дверью.

Селма оглядела спальню с ее беспорядком. Вот так же и в жизни — полный разгром…

Прошло немало времени, прежде чем она смогла привести свои мысли в порядок. Убралась в спальне, перестелила постель и ушла к себе в комнату. Надо попытаться взять себя в руки и начать наконец всерьез работать. Легкая тошнота напомнила, что хорошо бы все-таки позавтракать. Приготовила что-то немудреное. Ее мучитель читал на веранде деловые бумаги, время от времени делая на полях пометки. Работал как ни в чем не бывало. Глаза женщины снова наполнились слезами. О господи, она не может оставаться с ним в этом доме. Она любит его, но ведь этого недостаточно для счастья.

Вдруг Адам резко встал и направился в кухню. Судя по всему, он не ожидал застать здесь Селму. Не говоря ни слова, налил себе кофе. Пить, впрочем, не стал. Опершись обеими руками о стол, наклонил голову и уставился в какую-то точку.

— Можешь мне не верить, — наконец произнес он с непроницаемым лицом, с трудом выговаривая слова, — но я никогда — ни разу! — не изменял тебе.

От неожиданности она не нашлась, что сказать. Адам выпрямился, взял чашку и, не взглянув на растерянную женщину, вышел из кухни.

Ужин в доме Кристоферов состоялся вечером того же дня. Несмотря на размолвку, бывшие супруги отправились туда вместе. Селма надела все то же простое длинное платье. Ничего лучшего не нашлось. То, что привез Адам из дома отца, было повседневной одеждой, а наряды Катрин, даже если бы у нее нашлось что-нибудь подходящее, великоваты.

Инди же была одета в шелковое платье фисташкового цвета, которое, вероятно, куплено в парижском или римском роскошном магазине. Рядом с ней Селма ощущала себя бедной родственницей. Мать черноокой красавицы оказалась обаятельной женщиной. Это был тот случай, когда врожденный аристократизм не давит на других. В ее присутствии гостья чувствовала себя свободно и легко. Очень скоро они уже увлеченно разговаривали об особенностях индийской кухни.

На ужине присутствовало еще несколько человек. Беседа за столом была интересной, еда замечательной. Селма немного оттаяла и нисколько не жалела, что приехала сюда.

Не жалела об их приезде и Инди. Она как могла обхаживала Адама, даже не пытаясь скрыть своих чувств к красивому гостю. Тот же, судя по всему, не без удовольствия принимал знаки ее внимания — много смеялся, шутил. От хорошего настроения резкие черты его лица несколько смягчились, глаза блестели. Такое оживление удивило и огорчило Селму — при ней Симмонс смеялся очень редко. Да разве он не понимает, что его поведение просто неприлично! Ясно, что юная особа по уши влюблена, но зачем ей потакать? Или он тоже неравнодушен к ее чарам? Мысль отозвалась болезненным уколом в сердце. Как этот мужчина ее раздражает! Впрочем, дело не в раздражении…

В первые годы брака Селма твердо знала, что сердце мужа принадлежит только ей. Когда пошатнулась уверенность — начались мучения. Даже после развода невыносима была мысль, что рядом с Симмонсом может быть другая избранница. И вот сейчас перед ней впервые предстала вполне реальная женщина — красивая и молодая! — которая недвусмысленно заявляет о своих чувствах к Адаму, о своем желании быть с ним.

Селма чувствовала себя ужасно. Трудно было дышать, не хватало воздуха. Она вышла в сад. Только бы не видеть эту картину: мужчина и женщина, увлеченные друг другом.