Сильвестру I (тому самому, чью память католики почитают 31 декабря). Послание представляло собой императорскую конституцию,[86] по которой епископ Рима объявляется главнейшим над всеми остальными епископами и ему передается верховная власть над землями Западной части Римской империи. Таким образом, Пипинов дар становился легитимным — захваченные земли возвращались их законному владельцу.

В 1440 году в Неаполе секретарь неаполитанского короля Альфонса I, гуманист и философ Лоренцо Валла, написал трактат «Рассуждение о подложности так называемого Константинова дара», в котором научно доказал недостоверность и самого факта дарения, и документа, на котором он основан. Создание трактата было вызвано конфронтацией между неаполитанским и папским дворами, но политический заказ не является основанием для недоверия к выводам автора.

Людовик Благочестивый изгоняет своего сына Пипина Аквитанского. XIV век

Сын Карла Великого Людовик Благочестивый, ставший последним единовластным правителем единого Франкского государства,[87] вынудил папу Евгения ІІ подписать в 824 году «Римскую конституцию», согласно которой папы должны были клясться в верности императорам[88] и ни один папа не мог быть рукоположен без императорского одобрения его кандидатуры. Впрочем, и Карл Великий позволял себе отдавать распоряжения папам. Так, например, в 785 году он приказал папе Адриану I, который пребывал на престоле с 772 по 795 год, изгнать из Равенны и Пентаполиса всех венецианских купцов, которые торговали рабами, в частности — евнухами (торговля людьми велась не в самом Риме, а в прибрежных городах). Адриан выполнил приказ.

О Риме, как таковом, в этой главе почти ничего не было сказано, но без освещенных в ней исторических событий невозможно понять дальнейшую историю Рима. Попытаемся исправить это упущение и начнем с детали, которую непременно нужно упомянуть в первую очередь — если папа Захарий начал украшать церкви шелком, то папа Стефан положил начало строительству колоколен при храмах, благодаря чему Рим наполнился колокольным звоном.

Папа Адриан I восстановил акведук Траяна, построенный в 109 году, а также еще три античных водопровода, в результате чего Рим перестал испытывать нехватку воды, от которой он страдал в течение двух столетий. Также Адриан отремонтировал стены Рима, пострадавшие как от рук лангобардов, так и во время сильного наводнения 791 года, разрушившего много римских построек. Надо сказать, что римским церквям наводнение пошло на пользу — они были восстановлены в гораздо лучшем, более красивом виде. Так, например, в базилике святого Петра серебряные статуи были заменены на золотые. «To, что было сделано Адрианом для церквей в Риме, превзошло труды почти всех предшественников; страсть к строительству, владевшая этим папой и его ближайшими преемниками, наложила вообще печать величия на первый период светского владычества пап. Одни церкви были перестроены Адрианом до основания, другие были восстановлены… Все без исключения церкви… были также разукрашены Адрианом; в каждую из них он пожертвовал по 20 тирских[89] ковров для развешивания их между колоннами. Сотни мастеров, занятые исполнением заказов папы, работали на золоте и серебре, готовили изделия из эмали и лазури, делали мозаичные изображения, грубо, но все-таки не без некоторого вдохновения, расписывали стены и уже менее удачно высекали скульптурные вещи из мрамора».[90]

Региональный природный парк Браччано-Мартиньяно, где находится акведук Траяна

Обычно здания того времени строились из кирпича, камень использовался редко, только для наиболее значимых построек или дворцов богачей. Для украшения зданий широко использовалось наследие древнего Рима — колонны, фризы и т. п. Бережное отношение к старинным памятникам ушло вместе с готами. Древний город был отдан на разграбление его жителям и чужеземцам (например, Карл Великий перевез из Рима в Ахен, свою столицу, ряд скульптур и множество колонн). То, что нельзя было использовать как строительный материал или для украшения, просто валялось под ногами. Роскошные здания, вернее — то, что от них осталось, использовались не по назначению, как придется. Улицы прокладывались заново (теперь они вели к церквям), но при этом не учитывалась прежняя топография — новый город словно бы накладывался на старый.

По дошедшим до нас документам можно судить о том, что во второй половине VIII века искусства в Риме переживали подъем. Снова на основе перенятого иноземного опыта создавались собственные традиции, впитавшие в себя и то, что сохранилось от античных времен. Великие художники еще не появились, но предпосылки для их появления уже были созданы.

«Свои творческие силы Рим той эпохи вложил, по-видимому, исключительно в строительство церквей, и этих сил уже не осталось для работ научного значения, — пишет Грегоровиус. — …По крайней мере, школы словесности того времени окутаны глубоким мраком. В отношении образования римское духовенство, конечно, уже давно стояло гораздо ниже духовенства других стран; в том самом Риме, из которого получили свое начало монастыри Ирландии и Англии, монахи этих стран уже могли быть учителями».

Музыка в ту эпоху была представлена игрой на органе и пением, то есть только тем, что требовалось церкви. С поэзией же дело обстояло плохо, можно сказать — никак. Римские монахи не интересовались Гомером или, скажем, Горацием, в этом отношении франкский двор значительно превосходил папский. В VII — Х веках в Риме не появилось ни одного известного поэта. Более того — в этот период наблюдалось такое прискорбное явление, как обеднение, оскудение языка. Былое красноречие кануло в Лету, уступив свое место косноязычию. В документах того же VIII века, в том числе и в папских письмах, нередко встречается неспособность ясного изложения мыслей. И это в текстах, составленных наиболее образованными людьми своего времени! Что же тогда можно сказать о языке простых римлян, который менялся быстрее «литературного» языка документов и с течением времени все меньше походил на классическую латынь. И дело было не столько во влиянии готов или лангобардов, сколько в естественных процессах, помноженных на изменившиеся жизненные условия на фоне упадка литературы и литературных школ. Латынь облегчалась и приспосабливалась к изменившимся условиям, давая начало новым языкам.

Что же касается состояния наук в Риме в IX–X веках, то оно было весьма плачевным. Если франки и германцы в то время хоть как-то стремились соответствовать классическим образцам древности, то римляне и в первую очередь — римское духовенство погрязли в невежестве и, что самое ужасное, не видели в том ничего плохого. Грегоровиус приводит слова аббата монастыря святого Бонифация, который говорил следующее: «Наместники и ученики Петра не желают иметь своими наставниками ни Платона, ни Вергилия, ни Теренция и никого другого из всей скотской породы философов, которые то,