смог открыть. Я собираюсь поговорить с быками в вашей яме. Я собираюсь сказать им всем, что тот, кто хочет наружу, могет пойти со мной, и я их выведу. Потом мы пойдем к той двери, я открою ее, и мы выйдем наружу. Вот и все. Я вернулся не за кем-то из вас.

Он замолчал, ожидая ответа. Орев нервно щелкнул клювом.

— Ты и старик идите сюда и можете пойти со мной. Или дай ему уйти и вернись сам в яму, и тогда, если захочешь, сможешь уйти вместе со всеми. Но я собираюсь посмотреть на него.

Рука Синели коснулась его плеча, и он вздрогнул.

— Ты со мной, Сиськи?

Она кивнула и взяла его под руку. Они сделали шагов сто в сгущающейся тьме, когда между их головами провизжала стрела; Синель судорожно вздохнула и уцепилась за него еще крепче.

— Предупреждение, — сказал он ей. — Он мог бы попасть в нас, если б захотел. Только он не захотел, потому как мы могем вывести его наружу, а сам он не могет.

Он повысил голос, как и раньше:

— Старик кончился, а, Гелада? Я нашел тебя. И ты думаешь, что, когда я уйду, все будет пучком. Все будет не так. Все будет так, как я сказал. С нами авгур, маленький парень, которого ты видел вместе с Сиськами, когда стрелял в нее. Просто отдай нам тело старика. Мы заберем его, помолимся над ним и, могет быть, где-нибудь достойно похороним, если найдем место. Я никогда не встречался с тобой, но, могет быть, ты знавал Дрофу, моего братана. Того, который стырил Золотой кубок Молпы? Хочешь, мы приведем Тура? Он поручится за меня.

— Он говорит правду, Гелада, — крикнула Синель, — на самом деле. Я не думаю, что ты еще здесь, наверняка ты убежал дальше в туннель. Я б так и сделала. Но ежели ты здесь, ты могешь доверять Гагарке. Наверно, ты был в яме очень долго, потому как все в Орилле знают, кто такой Гагарка.

— Птица видеть! — пробормотал Орев.

Гагарка медленно пошел по мрачному полумраку туннеля.

— Он взял лук?

— Взять лук!

— Положи его, Гелада. Если ты выстрелишь в меня, ты выстрелишь в последнюю возможность выбраться отсюда.

— Гагарка? — Голос из темноты мог принадлежать самому Гиераксу — гулкий и безнадежный, как эхо из могилы. — Так тебя зовут? Гагарка?

— Точняк. Братан Дрофы. Он был старше меня.

— У тебя есть игломет? Положи его.

— Нету. — Гагарка вложил тесак в ножны, снял тунику и бросил ее на пол. Подняв руки вверх, он сделал полный круг. — Видишь? Я взял клинок, и больше ничего. — Он опять вынул тесак и поднял его вверх. — Я оставляю его здесь, прямо на тунике. И ты видишь, что у нее тоже нет оружия. Свой гранатомет она оставила солдату. — Он медленно пошел во тьму, показывая пустые руки.

Внезапно что-то сверкнуло впереди, в ста шагах от него.

— У меня потайной фонарь, — крикнул Гелада. — Из жира церберов.

Он опять раздул пламя, и на этот раз Гагарка услышал его слабое дыхание.

— Я должен был понять, — пробормотал он Синель.

— Мы не любим использовать их. — Гелада встал, костлявый мужчина, не намного выше Наковальни. — По большей части не зажигаем. Фитиль быстро кончается. Парни приносят их сверху и просто оставляют.

Гагарка, медленно шедший через темноту, ничего не сказал, и Гелада повторил:

— Из жира церберов, когда нет масла.

— Мне казалось, что вы делаете их из костей, — небрежно сказал Гагарка. — И, могет быть, сворачиваете фитили из волос. — Он уже подошел настолько близко, что неясно видел тело Плотвы, лежащее у ног Гелады.

— Да, иногда. Только волосы плохо горят. Лучше уж жечь тряпки.

Гагарка остановился рядом с телом.

— Ты его приволок сюда, а? У него штаны порвались.

— Волок так далеко, как смог. Он тяжелый, как поросенок.

Гагарка рассеянно кивнул. Однажды, когда они с Шелком ужинали в отдельном кабинете в Вайроне, тот рассказал ему, что у Крови есть дочь, лицо которой похоже на череп, и говорить с ней — все равно, что говорить с черепом. Вот у Дрофы лицо — совсем другое дело, хотя она жива, а Дрофа мертв, и его лицо действительно превратилось в череп. Лицо отца Мукор, дряблое лицо Крови, совсем другое — мягкое, красное и потное, даже когда он говорит, что тот или другой бык должен заплатить.

Но этот Гелада тоже превратился в череп, как будто он, а не Кровь, был отцом этой шлюхи Мукор — безбородый, как и любой череп, или почти безбородый, с серо-белыми грязными костями, отчетливо видными даже в вонючем желтом свете потайного фонаря; просто говорящий труп с маленьким круглым брюхом, локтями, большими чем руки, и плечами, похожими на вешалки для полотенец. В руке он держал потайной фонарь, а маленький лук, похожий на детский и сделанный из костей, скрепленных сыромятными кожаными полосками, лежал у его ног вместе со стрелами, старым ножом Плотвы — тем самым, с широким лезвием — и рядом со старой головой Плотвы, с которой исчезла старая фуражка; растрепанные белые волосы старого рыбака казались короной, а чистые белые кости его руки, наполовину очищенные от плоти, были белее, чем его старые глаза, белее всего в витке.

— Тебе хреново, Гагарка?

— Ага, немного. — Гагарка тяжело опустился на пол туннеля рядом с телом Плотвы.

— У него было перо. — Быстро наклонившись, Гелада поднял нож Плотвы. — Я сохранил.

— Точняк. — Рукав тяжелой голубой туники Плотвы был отрезан, из его предплечья и плеча были вырезаны узкие полосы. Орев спрыгнул с плеча Гагарки и внимательно изучил работу.

— Не клюй, — предупредил его Гагарка.

— Бедн птица!

— Взял пару ломтей. Ты тоже смогешь, когда будем выходить.

— Сохрани для себя. Тебе они понадобятся.

Уголком глаза Гагарка увидел, как Синель чертит знак сложения.

— Высочайший Гиеракс, Темный Бог, Бог Смерти…

— Он сопротивлялся?

— Почти нет. Встал за ним. Накинул удавку на шею. Хорошо умею. Знаешь Мандрила?

— Зажги фонарь, — сказал Гагарка, не глядя на него. — Палустрия, вроде бы я слышал.

— Мой кузен. Здорово работал с ней. Что с Водяной чумой?

— Дохлая. Как и ты. — Гагарка выпрямился и вонзил свой нож в округлый живот. Кончик прошел под ребрами и вверх, прямо в сердце.

Глаза и рот Гелады широко открылись. Какое-то мгновение он пытался схватить Гагарку за запястье, чтобы вытащить клинок, который уже закончил его жизнь. Потайной фонарь со стуком упал на коркамень, за ним старый нож Плотвы, и на них обрушилась темнота.

— Тесак!

Гагарка почувствовал, как ноги Гелады ослабли и тело