— Закончила?

— Хм… — вздыхает, не скрывая удовольствия. — Нет. Мне еще примерно полстраницы осталось.

Поймав ее стопу в ладонь, чуть сжимает пальцами, останавливая движения.

— Чего тогда добиваешься? Тяжелый семинар. Препод зверь, — напоминает Денис с заметной иронией.

— Рядом с тобой забыла. Все. Напрочь. Страх потеряла. На твоей совести будет, если меня отчислят в первую же сессию.

— Зачем тебе вообще этот «Плеханов »?

— В смысле? — выдыхает Яна, улавливая в его голосе откровенное неодобрение. — Я же рассказывала, у отца хлебопекарня…

Отставив ноутбук на журнальный столик, жестом останавливает ее сбивчивое бормотание.

— Про бизнес отца я помню. А еще помню, с каким восторгом ты говорила, что мечтаешь петь.

Грустная улыбка смазывает безмятежную веселость Шахиной.

— На нашем первом свидании? — пытается шутить. — Я не очень хорошо помню, что тогда говорила.

Рагнарин так долго молчит, что ей приходится поднять глаза, чтобы одним махом удовлетворить сразу два чувства — любопытство и беспокойство.

Последнее под его тяжелым взглядом лишь усиливается.

— Что? — выдыхает Яна задушенно.

— Давай сейчас без вот этой твоей изворотливости. Что с пением? Ты же не лгала тогда. Почему сейчас выкручиваешься? Любишь петь?

Шахиной всегда становится некомфортно, когда голос Дениса, приобретая нажим, берет подобный выразительный тембр, чтобы терпеливо, словно упрямому ребенку, донести до нее какую-то информацию.

Начнешь сопротивляться — будешь выглядеть еще глупее. Да и бесполезно все это. Добьется Рагнарин своего.

— Очень люблю.

— Почему тогда учишься на экономическом?

— Потому что мечты — это всего лишь красивые фантазии. То, чему приятно предаваться наедине с собой, а жить приходится реальностью.

— Не верю, что ты это сказала.

— Я и не говорила, — вроде как вполне равнодушно Янка передергивает плечами. Но выдержать роль до конца у нее, конечно, не получается. Не умеет Шахина сохранять хладнокровие. Теряется в ощущениях. — В смысле… Просто повторила слова отца.

Они с Рагнариным, и это уже очевидно, на разных полюсах вращаются. Ее ответ ему непонятен.

— Послушай меня, Яна. Не хочу давить на тебя. Но ты должна понимать, что от твоего «сегодняшнего» выбора зависит вся твоя дальнейшая жизнь. А жить нужно тем, что тебе самой интересно.

— А тебе твоя работа нравится?

Отвечает Денис незамедлительно:

— По большей мере. Я занимаюсь тем, чему меня учили с детства. Допускаю мысль, что полюбил эту сферу под определенным воздействием со стороны родителей. Но у меня это уже произошло, Ян. Я себя не ломал. Ювелирка — все, чем я могу и хочу заниматься. У меня нет скрытых талантов. А у тебя — есть.

— Талант? Ну, относительно меня, это тоже сомнительное определение, — усмехается, отводя взгляд в сторону. — Ты вот даже ни разу не слышал, как я пою.

— Вообще-то слышал. Ты регулярно делаешь это в душе.

Ощущая еще больший дискомфорт, Янка инстинктивно тянет ноги на себя, чтобы поджать их к груди. Сгруппироваться и хоть как-то защититься от пристального разглядывания. Но Рагнарин, реагируя на эти жалкие попытки, удерживает ее стопу в своей ладони.

— Это… просто баловство. А по-настоящему ты не слышал.

Уловив его хриплый смешок, не может не улыбнуться. Хоть и не находит в себе смелости восстановить зрительный контакт.

— Перестань издеваться.

— Издеваться? — вроде как удивляется Денис. И ей не нужно смотреть на него, чтобы понимать, что он продолжает улыбаться. — В каком смысле?

— В таком. Заданный тобой тон, взгляд, подбор слов… Видишь же, у меня сердце сбивается, обрывается, сходит с ума… — откровенно сокрушается Шахина.

— Нет, не вижу. Как я могу это видеть? Я же не ЭКГ.

— Денис…

— Что, Яна? Почему не «Денис Рагнарин»?

Все ее безнадежные попытки успокоиться терпят окончательный и бесповоротный крах. Лицо опаливает жгучим румянцем. Стремительным пожаром вспыхивает все тело.

— Хватит уже меня мучить, — просит едва слышно.

— Мучить?

Заводя ногу девушки себе за спину, Рагнарин пересаживается ближе, практически зажимая ее в углу дивана. Отстраненно усмехается, когда планшетка выскальзывает из ее рук и с глухим стуком приземляется на пол возле них.

Скользнув ладонью по тонкой шее, сжимает пальцами затылок. Ждет, когда Шахина решится посмотреть ему в глаза.

— Да не мучаю я тебя, — голос неумышленно падает до хриплого шепота.

От его внимания не ускользает пробегающая по коже девушки дрожь. Больше не удивляется, ощущая ответную рябь волнения на своей.

— Как насчет того, чтобы спеть для меня?

— Для тебя? — округляет Яна глаза. Облизывая пересохшие губы, мотает головой. — Нет. Не хочу. Боюсь твоей критики. Если я спою плохо, ты мои чувства беречь не станешь.

— Откуда знаешь, что не стану?

Она не отвечает. Смотрит, как всегда, не скрывая трепета, и молчит. Зрачки расширяются, заполняя практически всю гладь радужки. Дыхание становится поверхностным.

Забывая о том, что просил ее петь, Денис склоняется и практически затыкает рот Шахиной поцелуем. Как вдруг слышит вопрос:

— А ты не считаешь певиц вульгарными? Мой папа считает, — упираясь руками ему в плечи, заглядывает в глаза.

— Вульгарность не зависит от рода деятельности.

— Знаешь… Честно говоря, я с трудом представляю, как буду всю жизнь заниматься хлебопекарней. Мысли об этом вгоняют меня в уныние. Наверное, величайшее счастье — жить тем, что тебе действительно нравится.

— Так живи.

— Как?

— Хочешь петь?

Все еще не решается признаться. Пожимает плечами, якобы неуверенно. А у самой взгляд вмиг меняется. Загорается восторгом.

— Есть один человек. Продюсер. По совместительству — мой хороший приятель. И он готов тебя послушать.

Глаза Янки округляются до максимума.

— Ты сейчас шутишь?

На ее лице отражаются самые разнообразные эмоции: от явственного недоверия до робкой радости, а Денис даже не сразу определяется с тем, как реагировать на вопрос. Стал бы он таким шутить?

— Нет. Я серьезно. Можем уже на этих выходных подъехать в студию.

Прикрывая веки, Шахина позволяет себе выразить восторг громким визгом.

Денис морщится и улыбается. Что ж, он готов признать: ему безумно нравится ее радовать.