— Все зависит от того, чего захочет сама Яна. Ей решать. Для начала, я бы хотел, чтобы ты записал с ней пару песен. Ну и покрутить их месяц-второй на радио.

Гоголь спохватывается. Его мозг, словно молния, пронзает гениальная идея.

— Слушай, а у меня есть для нее подходящая песня, — сообщает он Рагнарину. — И ее еще никто не слышал.

Когда раскрасневшаяся и довольная Яна выходит из тонкамеры, уже ей в красках расписывает смысл написанного им текста:

— Эта песня о молодой девушке, которая ищет себя. Называется «Сеньорита», но тут никаких прямых отсылок к Испании нет. Девушка определяется. Спрашивает себя — кто я? Понимаешь, ты настоящий энерджайзер. Добавь вот эти свои качества — задор, дерзость, чувственность. Но сохрани капельку грусти. Вот здесь, — произносит, играя тонами голоса. — «Кто я? Не говори мне. Не говори. Сама решу… Сеньо-орита-а…» Слышишь?

— Да.

— Она от чего-то бежит. Примеряет на себя разные образы. Но ничего ей не походит. Она дальше ищет. А потом влюбляется… Вот здесь максимально высокую ноту возьми, только не ори. Понимаешь?

— Угу.

— А дальше снова задор и игривость. Чуть легкомысленная воздушность, — подчеркивает нужный столбец. — Улавливаешь настроение?

— Да, — активно машет Яна. Ей и самой уже не терпится «попробовать» эту песню. — Я поняла, что вам нужно.

— Вот здесь, на втором куплете, максимально поиграй голосом. На контрастах — от самых высоких до шепота.

— Хорошо.

Едва Янка скрывается за стеклом и включается в новую песню, берет лишь первые ноты, Гоголь с каким-то изумлением выдыхает Денису:

— Слушай, это же чистый бриллиант! Я тебе за нее сам заплатить готов! Только чтобы она у меня пела.

— Не сходи с ума, — осаживает товарища Рагнарин. — Я же сказал, она еще не решила, хочет ли серьезно этим заниматься. И, кроме того… У тебя к ней должно быть особенное отношение. Она не просто очередная звезда, на которой ты можешь нагреться. Она — моя.

— Да понял я, — бубнит Ярослав под нос.

Подавая Яне какие-то спецзнаки, больше не смотрит на Дениса.

— Я все проплачу. Но ты ей не говори.

— Не скажу.

Вечером Яна ведет себя непривычно тихо. Сама не болтает, а если ее о чем-то спрашивает Рагнарин, отвечает рассеянно.

— Задумалась?

— Ну да… Не ожидала, что понравлюсь настоящему профессионалу.

— И?

— И не знаю, что теперь делать, — честно признается. — Ты знал, что так будет?

Денис молча подводит ее к столу. Усаживая на стул, садится напротив нее.

— Я хочу, — он держит выразительную паузу, — чтобы ты сделала правильный выбор.

Янка взволнованно сглатывает, прежде чем решается на предельную для себя откровенность.

— Меня с моим выбором никто не поддержит. Моя семья… Понимаешь, они могут от меня отказаться.

Ожидает, что эта информация вызовет у Рагнарина определенную степень шока. Но он остается таким же спокойным, как и за секунду до ее признания.

— Тебя поддержу я.

И Янка, глядя ему в глаза, разбивается вдребезги об его уверенность.

— Запомни, котенок. У каждого есть право быть именно тем, кем он хочет быть.

— Мне страшно, — выдавливает она едва слышно.

— Всем иногда страшно. Всем. Кто скажет, что нет — не верь. Только посмотри на ситуацию с другой стороны, Ян. Вот здесь ты, вот твой страх, — обозначает пространство перед ней. — А здесь, — толкает ладонь еще дальше по воздуху. — За твоим страхом находится человек, которым ты хочешь стать.

У нее не находится слов. Ни возразить, ни согласиться уже сил нет. Она словно уже и не она. Не мурлычет привычно. Замирает над тарелкой, которую перед ней ставит Денис, слепо упираясь взглядом в содержимое.

— Съешь что-нибудь, а то свалишься под стол.

Поднимая вилку, Шахина бездумно перекидывает столовый прибор из правой руки в левую, и Рагнарин замечает в ее конечностях нервный тремор.

— Ешь, Яна.

Приподнимая от усердия плечи, она глубоко вдыхает и, наконец, принимает решение:

— Я запишу эту песню.

Он молчит, не давая этому решению никакой оценки, чтобы не оказывать дополнительного давления.

— Только надо придумать сценический псевдоним. Не хочу папиной фамилией светить.

— Придумай. Сейчас это модно. А теперь ешь.

Но она, откладывая вилку, вскакивает со стула и забирается ему на колени.

— Сначала обними меня, Денисочка, — шепчет ему в ухо. — Мне так страшно.

Обнимает, конечно. Гладит по плечам и спине. Целует волосы.

— Все будет хорошо, Яна. Я с тобой.

— Правда-правда?

— Правда.

— Для меня это очень важно.

— Знаю.

Чуть отстраняясь, долго смотрит ему в глаза. Горячо выдыхает в губы. И снова в глаза смотрит. А взгляд такой чумовой — завораживает до головокружения.

— Целуй меня. Целуй, Денис, — шепчет с таким трепетом, что эти простые слова бьют по его нервным окончаниям мощными двухсотвольтными разрядами.

Целует, конечно. Нажимая на затылок, цепляет нежные девичьи губы своими — напористыми и жадными. Скользит по чувствительной плоти языком. Яна тотчас свой навстречу ему толкает.

И в кухне вдруг, среди бела дня, становится темно.

Тесно, как в клетке. Он ведь явно не в себе. Весь в ней. Весь. Без остатка.

— Три, два, один, — отсчитывает Гоголь. Для стоящей за стеклом Шахиной сопровождает счет жестикуляцией. Оставляя один большой палец, дает отмашку: — Записываем.

И начинается магия. Душевная сумятица рассеивается. С первых нот Яна, ощущая головокружительную уверенность в себе, уходит в азарт. Сердце ускоряется. Звенит в груди, посылая по телу потрясающие вибрации.

С Рагнариным старается взглядами не встречаться, ей хватает того, что он на нее смотрит. Впрочем, за реакцией Ярослава и находящегося за микшерной консолью парня Шахина тоже не следит. Целиком и полностью отдается песне. Вкладывает в каждое слово частичку своих собственных чувств.

Тебе нравится меня целовать,

А я рядом с тобой забываю дышать.

И даже если много болтаю и без толку шумлю,

Не забывай, что я очень сильно тебя люблю.

Люблю, люблю, люблю…