Он сказал, что иногда обстряпывает не вполне законные делишки и слишком много пьет. «Эй, я тоже», – ответила Элеонора, и оба рассмеялись. Правда, однако, состояла в том, что на самом деле пьяницей ее назвать было никак нельзя, а вот Дуг действительно серьезно выпивал. Про свой роман он вспоминал нечасто и почти всегда по ночам. В эти моменты он испытывал приступы ярости и жалости к себе. Проснувшись вся в поту под фланелевой простыней, Элеонора не раз наблюдала, как он в бешенстве с треском отрывает планки от своего стола. Им служила дверь, положенная плашмя на козлы для распилки бревен.

Впрочем, днем Дуг был вполне мил. Он имел множество друзей, которые заглядывали в гости в любое время, так что у Элеоноры почти не было шансов даже ненадолго остаться в одиночестве. Дуг в таких случаях бросал любое занятие – он обожал, по его выражению, немного развеяться. А уж если речь заходила о какой-то кулинарной авантюре, он был готов на все – например, немедленно отправиться на Орчард-стрит за косточковыдавливателем для вишни или ехать куда-нибудь в Куинс покупать козлятину у каких-то гаитянцев. Он был настолько деятельным и энергичным, что Элеонора не успевала соскучиться, даже когда Дуг задерживался где-нибудь допоздна. Через месяц она переехала в его квартиру. Теперь, если ей когда-нибудь становилось одиноко, она надевала одну из рубашек Дуга и, сидя на полу в кухне, ела остатки его стряпни.

Через какое-то время Элеонора получила лицензию массажистки и стала работать в элитном бутике в Трибеке. Ее клиентами были кинозвезды и банкиры, вполне дружелюбные люди, которые давали ей щедрые чаевые. Дуг тем временем пробавлялся случайными заработками. Один его приятель занимался созданием ресторанных интерьеров и платил Дугу за то, чтобы тот искал и, найдя, восстанавливал старинные кухонные печи. Элеоноре казалось, что они с Дугом счастливы и живут той жизнью, какой и должны жить современные молодые пары.

Она познакомила Дуга с Дэвидом, Мэгги и их детьми, но сразу же поняла, что ему неприятно находиться в обществе такого успешного и богатого мужчины, как муж ее сестры. Обед проходил в столовой таунхауса Уайтхедов. При наличии детей организовать подобную трапезу было куда легче, чем пикник на свежем воздухе. Стол был рассчитан на двенадцать персон. Элеонора наблюдала за тем, как Дуг, выпив бокал французского вина, внимательно разглядывает кухонную технику – плиту на восемь конфорок фирмы «Вольф», дорогую морозильную камеру. В его взгляде она прочла зависть и презрение: «Вы можете позволить себе купить все эти хитрые штуковины, но талант, который нужен, чтобы со знанием дела ими пользоваться, не купишь». В метро на обратном пути Дуг обрушился на мужа сестры Элеоноры с яростной критикой, назвав его «сладеньким республиканским папенькой», и всю дорогу вел себя так, словно Дэвид их каким-то образом унизил, показал, что они ему не ровня. Элеонора ничего не могла понять. Она полагала, что ее сестра счастлива, Дэвид очень мил, а их дети – просто ангелы. Нет, Элеонора не разделяла политические взгляды своего зятя, но вовсе не считала его плохим человеком.

Что же касается болезненной реакции Дуга на чужое благополучие, то она была типичной для бородатых мужчин без определенных занятий. Богатство они осуждали и презирали, даже если сами к нему стремились. Дуг пустился в длинный монолог, которого хватило на всю дорогу до их с Элеонорой жилища на Уайетт-авеню. Он говорил о том, каким ужасным стал мир из-за таких типов, как Дэвид Уайтхед, способствующих распространению экстремизма и ненависти.

В конце концов Элеонора заявила, что не хочет больше его слушать, и улеглась спать на диване.

Они поженились и вскоре переехали в северную часть штата. Дуг вместе с друзьями решил открыть ресторан в Кротон-он-Хадсон. Идея состояла в том, чтобы построить заведение с нуля. Однако денег для проекта было мало, и один из приятелей Дуга в последний момент дал задний ход. Другой без особого энтузиазма повозился со строительством с полгода и сбежал обратно в Нью-Йорк, после того как спутался с местной школьницей и она забеременела. Теперь недостроенный ресторан, точнее кухня и несколько облицованных плиткой прямоугольных сооружений, медленно разрушаются, находясь в озерце стоячей воды.

Дуг иногда ездит туда на своем пикапе, но лишь затем, чтобы, глядя на развалины, напиться. Иногда, впрочем, он прихватывает с собой портативный компьютер и, поймав момент, когда на него вдруг накатывает вдохновение, некоторое время работает над своим романом. Но такое случается нечасто. Договор аренды истекает в конце года, и если Дуг не сможет превратить полуразрушенные строения в действующий ресторан, что уже практически невозможно, участок будет потерян, как и вложенные в проект деньги.

В какой-то момент Элеонора предложила попросить десять тысяч долларов взаймы у Дэвида на завершение строительства. Дуг в ответ плюнул ей под ноги и разразился длинной злобной тирадой, смысл которой сводился к тому, что Элеоноре, судя по всему, тоже следовало выйти замуж за какого-нибудь богатого ублюдка, как это сделала ее чертова сестра. Ночью он не пришел домой ночевать, и Элеонора, лежа в кровати, почувствовала, как в ее костях снова зашевелились мелкие жучки одиночества, вызывая невыносимый зуд.

Долгое время казалось, что союз Элеоноры и Дуга станет таким же, как большинство подобных браков – так и не зацветшим домашним растением, засохшим и погибшим из-за нехватки денег и краха радужных иллюзий.

А затем Дэвид, Мэгги и их дочь Рэйчел погибли, и на Элеонору с Дугом обрушилось немыслимое богатство.

Через три дня после авиакатастрофы они сидят в конференц-зале на верхнем этаже здания, по адресу: Парк-авеню, 432. Дуг после долгих препирательств все же согласился надеть галстук и причесать свою шевелюру. Но борода его по-прежнему оставалась похожей на спутанный веник, и Элеоноре казалось, что Дуг уже дня два не принимал душ. На ней – черное платье и туфли на низком каблуке. В руках она сжимает маленькую сумочку. Ей не по себе от вида целой группы адвокатов, расположившихся прямо перед ней. Процедура оглашения завещания, которая проводится лишь в случае смерти завещателя, неопровержимо свидетельствует о том, что родственники Элеоноры действительно погибли.

Выжившего в катастрофе мальчика они с Дугом оставили с матерью Элеоноры. Перед их отъездом малыш выглядел таким одиноким и несчастным, что у Элеоноры защемило сердце. Прощаясь, она не удержалась и обняла его. Мать успокоила дочь, сказав, что все будет хорошо. Элеонора, садясь в машину, изо всех сил убеждала себя в том же самом – в конце концов, Джей-Джей ведь приходился ее матери внуком.

По дороге Дуг без конца спрашивал, сколько, по ее мнению, денег они получат. Элеонора же объясняла ему, что это не их деньги, а Джей-Джея. Речь идет о создании трастового фонда, и она как попечитель ребенка сможет тратить из фонда лишь ограниченные суммы – опять-таки в интересах мальчика, но не в своих и не Дуга. «Конечно, конечно», – говорил Дуг и кивал. Однако машину он вел очень нервно и за полтора часа пути успел выкурить полпачки сигарет. Похоже, Дуг был уверен, что он выиграл в лотерею и что ему вот-вот вручат чек с призовой суммой.

Глядя в окно машины, Элеонора вспоминала, как она впервые увидела Джей-Джея в больнице. Ей припомнилось, что за десять часов до этого зазвонил телефон, сообщили о пропаже самолета, в котором летела сестра. Закончив разговор, она долго сидела в кровати, держа в руке телефонный аппарат. Рядом с ней громко храпел спавший на спине Дуг. Глядя в окно, Элеонора просидела так до самого рассвета. Потом позвонили еще раз, и мужской голос сообщил, что ее племянник жив. «Только он?» – спросила она. «На данный момент о других ничего не известно. Но мы ведем поиски». Элеонора разбудила Дуга и сказала, что им надо ехать в больницу на Лонг-Айленде. Тот поинтересовался: «Прямо сейчас?»