Он отчаянно пытался придумать что-нибудь, что могло бы утешить ее или, по крайней мере, уменьшить гнев, накапливающийся в ней. Он знал ее достаточно долго, чтобы распознать признаки опасности: смягчение ее голоса — затишье перед бурей — легкий наклон головы вперед и сжатие губ, что нервировало больше, чем лев, изогнувшийся, чтобы прыгнуть на свою добычу… Но ни одна вдохновенная мысль не пришла ему на помощь, и он был вынужден предложить ей умоляющий взгляд, который собака предлагает своему хозяину после того, как совершила какую-то пакость, за которую, как она знает, будет наказана. «Похоже для Кассия это работает вполне хорошо», — промелькнула мысль у Макрона.

— О, ради Юпитера! Перестань так на меня смотреть! Она сжала кулак и ударила его в грудь, достаточно сильно, чтобы Макрон мельком подумал о тех деньгах, которые он мог бы смело поставить на нее в качестве гладиаторши.

— Тогда отправляйся. Посмотрим, волнует ли это меня, — вызывающе добавила она, хотя он заметил легкую дрожь в ее нижней губе. — Убирайся со своими солдатами и завоюй себе немного больше славы. Если мне повезет, тебе дадут еще одну из этих долбанных фалер на груди, которые я буду чистить вечерами.

Он хотел снова обнять ее, но она твердо оттолкнула его обеими руками. — Не смей!

Макрон отступил с обиженным взглядом, и сразу же Петронелла подалась вперед, обняла его и притянула к себе, прижимая его лицо к своему декольте, когда она издала глубокий стон разочарования и горя. — О, Макрон, любовь моя. Пообещай мне — поклянись всем, что ты считаешь священным, что ты вернешься ко мне невредимым.

«Это просто несправедливо», — подумал Макрон. «Как солдат может взять на себя тягость подобной клятвы? Неужели она действительно ожидала, что в пылу битвы он внезапно вспомнит об этом обещании и вежливо откажется от продолжения битвы на том основании, что он дал обещание своей жене вернуться невредимым? Если опыт чему-то его и научил, так это тому, что варвары не обращали внимания на такие домашние тонкости. Тем не менее, он должен был предложить ей немного утешения, прежде чем он задохнется между ее грудями. Какой бы восхитительной ни была такая кончина».

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к тебе живым и здоровым, клянусь, — последовал приглушенный ответ.

Она отпустила его и подняла его лицо к себе, и когда она поцеловала его в губы, он почувствовал теплую влагу ее слез на своей щеке. Затем она отстранилась и быстро вытерла глаза кончиками пальцев. — Просто убедись, что ты это сделаешь. Теперь мне предстоит еще многое сделать, если я собираюсь вовремя подготовить твое снаряжение. Тебе понадобится теплая одежда для гор, рукавицы и много запасных носков, а я приготовлю небольшую корзину угощений, чтобы взять с собой. О, и собаке нужна прогулка. Лучше возьми с собой Луция, чтобы утомить его, иначе он не сможет лечь спать в разумный час. — Она остановилась и посмотрела на него. — О чем я думаю? У тебя должно быть уйма обязанностей по подготовке к походу, и вот я удерживаю тебя от твоих обязанностей, как старая рыдающая жена рыбака, уходящего в море. Тебе лучше вернуться к своим делам.

Он благодарно кивнул и ответил двумя самыми мудрыми словами, которые когда-либо произносили женатые мужчины: — Да, дорогая.

Они поцеловались, и Макрон вышел из дома, чтобы вернуться в штаб, довольный собой за то, что успокоил Петронеллу. После этого дела оставалась лишь немного менее сложная задача — подготовить Вторую преторианскую когорту к войне.

Глава X

Когда Катон и его люди проезжали через город Зевгма, стоявший менее чем в дне пути от границы, там царила ощутимая атмосфера страха. Постоянный поток телег, людей и животных уходил через западные ворота, спасаясь от угрозы парфянского вторжения. Когда они проезжали мимо мирных жителей, Катон видел на их лицах смесь тревоги и враждебности. Один мужчина, неся на плечах маленькую девочку, остановился и сделал шаг к ним, обвиняюще ткнув пальцем своей свободной руки и крикнув по-гречески.

— Рим должен защищать нас! За это мы платим налоги, но парфяне переходят границу, и никто даже не пытается их остановить! Только глянь, — он махнул рукой в ​​сторону бегущей из города колонны. — Мы вынуждены покинуть нашу землю и дома, чтобы спасти наши жизни. Когда Рим собирается нам помочь? Когда?

— Хочешь, я разберусь с ним, господин? — спросил Фламиний. — Это не способ как правильно нужно обращаться к трибуну. Ублюдок должен держать свой штатский язык при себе.

— Нет, — тихо ответил Катон. — Он прав. Оставь его в покое.

Мужчина продолжал кричать, когда небольшая группа солдат проезжала мимо, ни Катон, ни кто-либо другой не ответил на его обвинения. Затем он плюнул в пыль и повернулся, чтобы присоединиться к колонне.

Аполлоний прищелкнул языком и поставил своего коня рядом с Катоном, когда они приблизились к парным аркам городских ворот. — Я бы не стал принимать это близко к сердцу, трибун. Этот человек дурак. Он был бы в большей безопасности, если бы остался в Зевгме. Я сомневаюсь, что у парфян есть осадные машины, и в любом случае они совершают набеги, а не вторжение.

— Это как посмотреть, — ответил Катон. — Но эти люди этого не знают. Они слышат рассказы о нападениях, которые в пересказе становятся преувеличенными и, несомненно, украшены рассказами о зверствах, и в результате возникает паника. Я видел это раньше, и с этим нельзя спорить. Кроме того, он прав. Мы заставляем их платить налоги в обмен на защиту, и мы не выполняем свою часть сделки в их отношении. Сейчас они кричат ​​о своем негодовании, но через год или два они будут дико приветствовать нас, как только мы победим парфян. Толпа непостоянна. То же самое по всей Империи.

— Тогда будем надеяться, что мы сможем дать им мир сейчас или скорую победу, если Вологез будет настаивать на войне, — сказал Аполлоний.

Они остановились, чтобы заявить о себе опциону, командующему стражей у ворот, и вошли в город. Такая же напряженная атмосфера наполняла улицы неприятным запахом, когда проходившие мимо смотрели на них с возмущением. Многие магазины на форуме были закрыты, и Катон заметил, что между группами уцелевших лавок остались большие открытые пространства. Они остановились и спешились у конюшни на краю рынка, чтобы отдохнуть и напоить лошадей. Некоторые из мужчин перешли улицу в гостиницу, чтобы пополнить свои меха и купить горячую еду, в то время как Аполлоний забрел на рынок, чтобы собрать информацию