– А ешли ешо не ушел?

Убош с остервенением почесал фурункул под мышкой. После горячей еды его бросило в пот, и грязное, покрытое гнойниками и нарывами тело начало сильно чесаться. «Пора прогуляться по свежачку, жарко тут, – подумал командир септа. – Даже если Шуб…» И спросил:

– Жнашыт, это тошно был Тим?

– Тошно.

– Ну шмотри, Шуб. Ешли ты перепутал…

– Нет, не пегепутал. Клянуш Ухухаем.

– Не трожь швятое имя вшуе, балбеш.

– А шо?

– Шереж плешо… Ладно. Пошли, пошмотрим.

Убош отодвинул от себя стол и грузно поднялся со скамейки.

– Можно, я твой кишэль допью? – робко спросил Шуб, с вожделением поглядывая на кружку на столе. – Шладкий, навегное?

– Допивай, – милостиво разрешил командир.

Они быстро, едва не переходя на бег, добрались до забора, отделявшего рынок от территории, на которой располагалась арена для боев. Увы, около ограждения арены никого не было, не считая пары охранников. Они стояли спиной к мутантам, с интересом наблюдая в щели между штакетинами за происходящим на арене.

– Ну и где же Тим, балбеш? – процедил Убош.

– Не жнаю, – растерянно отозвался Шуб. – Он вот тут штоял, гядом ш калиткой. И гажговагивал.

Убош с трудом удержался, штобы не влепить соплеменнику затрещину. И без того настроение ни к черту, а тут очередной прокол. Ну разве не раздолбай?! Дураку понятно – если обнаружил объект, попытайся проследить за ним. А этот убежал. Где теперь искать Тима?..

Если, конечно, это вообще был Тим, а не какой-нибудь другой хомо. Вон их тут сколько на Стадионе. И все похожи друг на друга, как две капли мочи лысого ежа.

– Жнаешь, Шуб, я шо-то нашынаю шомневатша. А шего ты решил, шо это Тим?

Голос командира не предвещал ничего доброго, и Шуб на всякий случай попятился.

– Я его ужнал.

– А как?

Шуб наморщил узкий, скошенный под углом в сорок пять градусов, лобик. Потом пошкрябал сучковатым пальцем по затылку. Вопрос явно озадачил его.

– Да я это… ну… как…

– Ну-у? – Убош повысил тон.

– Вшпомнил! – радостно воскликнул Шуб. Его уродливая харя засияла, как будто «мусорщик» внезапно постиг суть бинома Ньютона. – Он же это, меш в руке держал. Этот шамый.

– Какой?

– Тот шамый, двугушный.

– Двурушный меш?

– Ага. Ш птишей на гукояти.

И вот здесь Убош поверил в то, что они взяли след. Потому что понял, о каком мече «ш птишей на гукояти» говорит Шуб. Этот меч находился у Тима, когда его захватил в плен септ Убоша. Позже Убош лично отдал меч Бужыру, как ценный боевой трофей – с таким отличным оружием даже вождю было бы не стыдно на дампах появиться. Затем, когда септ салаг отправился на охоту за головами, Бужыр передал меч командиру септа – своему сыну Гажу.

Однако Гаж погиб, как и остальные члены молодежного септа. Кроме Тима, который каким-то чудесным образом выжил. И забрал меч у мертвого Гажа. Так он сообщил Убошу, когда они столкнулись в развалинах.

Убош, арестовав Тима, подарил меч своему брату Ужопу – с разрешения Бужыра, конечно, когда стало известно о том, что Тим предал клан. И той же ночью Ужоп погиб в становище «мусорщиков» при невыясненных обстоятельствах. Вот такие дела.

История с мечом, переходящим из рук в руки, выглядела невероятной. Но все происходило, можно сказать, на глазах Убоша и при его непосредственном участии. Поэтому он сразу поверил Шубу. А еще он окончательно убедился в том, что именно Тим убил Ужопа.

– Ладно, – сказал Убош, покусывая от возбуждения нижнюю губу. – Штой ждэш и наблюдай. А я пройду на трибуну, пошмотрю оттуда на арену.

– Можно я ш тобой?

– Нельжа, – обрезал командир. – У наш и так монет мало. И Тима караулить надо – вдруг он шереж эту калитку выйдет? Штой ждеш и карауль. И не вждумай куда убежать, раждолбай.

* * *

Тим предполагал, что его следующий противник – некий амбалистый и живучий, по словам Игната, городской мохнач из клана Брарга – уже находится на арене. Но ошибся – дальний от него правый угол пустовал. Поэтому Тим добрел в свой, уже знакомый, левый угол арены и встал там, расставив ноги. От нечего делать осмотрел клинок. И удивился. Зазубрины на режущей кромке, оставшиеся после поединка с вормом, исчезли. Странно. Может, их и не было?

Шпрехшталмейстер тем временем занял позицию в центре арены. Коршуном оглядел трибуны. Прокашлялся. И, наконец, объявил:

– Итак, слухайте меня! Вы все видели, как наш Спартак расправился с отчаянным вормом. Схватка была кровавой, но, к сожалению, короткой. Понимаю ваше разочарование, господа. Но Спартак – настоящий гладиатор! И он готов провести сегодня еще один бой!

Трибуны довольно загудели. Игнат поднял вверх руку с раскрытой ладонью и продолжил:

– Сегодня Спаррртак бросает вызов могучему и ужасному… Могучему-у и ужжжасному-у-у…

Рука сжалась в кулак и, повинуясь этому жесту, в дальней от Тима части ограждения распахнулась калитка.

– У-ужасному-у-у и могу-учему-у-у Та-арррзану-у-у! – проревел Игнат.

И тут же его рык с восторгом подхватили зрители. Они прыгали на заросших крыш-травою рядах трибун, верещали и рычали. Больше всех бесновалась мохнатая «группа поддержки» в количестве двух десятков нео на секторе для мутантов. Некоторые из космачей даже подбежали к решетке, ограждающей трибуну от поля, и повисли на ней, скаля зубы и вопя от возбуждения. А еще через несколько мгновений на арене появился сам герой – «могучий и ужасный» Тарзан.

Гориллоподобный, покрытый темно-серой шерстью, мутант вывалился из проема калитки, едва не застряв в нем широченными плечами. Преодолел враскачку несколько метров и замер, присев на дугообразных задних лапах. Поводил туда-сюда косматой башкой, подергал ноздрями, словно принюхиваясь. Чихнул. И вдруг неуверенно двинулся в сторону Игната.

– Стоять на месте, Тарзан! – выкрикнул тот. – Забыл правила, что ли, тварь?! Сходиться только по моей команде!

Нео вздрогнул и остановился. На его вытянутой вперед морде с тяжелой нижней челюстью и приплюснутым носом читалось тупое недоумение. В конце концов, оно выразилось в том, что мохнач широко распахнул пасть и грозно рыкнул. Чем вызвал очередной взрыв эмоций у лохматых сородичей на трибуне.

– Итак… последний поединок дня… гвоздь пррогрраммы-ы! – проорал шпрехшталмейстер, «раскатывая» букву «р». – Делайте ставки, дамы и господа, пока еще есть время! В левом углу – хррабрры-ый Спа-а-арррта-ак! Выставлен кланом маркитантов. В правом углу – непобедимый Та-а-арррза-ан! Дерется за жизнь.

Выражение «дерется за жизнь» для сведущей публики означало, что Тарзан сражается не по собственному желанию, чтобы заработать монет, а с единственной целью – получить отсрочку смертной казни. Потому что совершил на территории Стадиона убийство, и был приговорен «особой тройкой». Иными словами, Тарзан относился к редкой категории гладиаторов-смертников, заключивших, так называемую, сделку с правосудием.