Глаза у мамы были закрыты, а лоб наморщен от боли, но все же это было лицо моей матери, уцелевшее и нетронутое. Что бы ни отнял у нее пожар, это по-прежнему было ее лицо и только ее.

Папа был уверен, что она погибла. Они с Маттиасом и Леландом обожгли руки, поднимая тяжелую балку. Папа даже не заметил ожога. Он выхватил мамино неподвижное тело из тлеющих углей и вынес ее в ночь, воя от горя. Его крики эхом разлетались по долине. Только потом, когда он осторожно уложил ее на крыльцо, мы заметили, что она все еще дышит. Едва заметно.

– Повязки, пожалуйста, – повторил доктор Эмброуз, встряхнув рукой.

– Конечно. Простите. – Мой голос стал скрипучим, как ржавая железная калитка. От дыма и рыданий ужасно опухло горло.

– Вот мед! – Папа ворвался в спальню, подняв банку над головой.

Доктор Эмброуз сказал, что избежать заражения удастся, если защитить ожоги от грязи, но не бинтовать слишком туго. Мед поможет увлажнить раны и унять боль от небольших волдырей. Глядя на обожженное мамино тело, я не понимала, что тут вообще может помочь.

– Сара… – Папа наклонился над ней, всматриваясь в ее лицо в надежде увидеть какое-то подтверждением тому, что она его услышала.

– Не тревожьте ее. Не тревожьте. – Доктор Эмброуз оттеснил его в сторону и начал наносить мед.

Отец, обычно такой сильный, побелел, увидев торчащий из ее руки кусок желтого жира, который огонь не успел сжечь. Папа прикрыл рот рукой, чтобы сдержать тошноту, и принялся расхаживать по комнате, точно жеребец, запертый в загоне.

– Если не можешь на это смотреть, лучше выйди прямо сейчас, – сказал доктор Эмброуз. – Мне нужно сосредоточиться.

– Почему она до сих пор не очнулась? – спросил папа.

– Она получила тяжелые травмы. Телу нужно время, чтобы начать процесс выздоровления.

Папа обернулся, ухватившись за его слова.

– Значит, ты думаешь… Думаешь, она поправится?

Доктор Эмброуз помедлил.

– Если это возможно, – добавил он, с тревогой покосившись на меня.

– Она беременна, – выпалил папа. – Мы пока никому не говорили, но… Как ты думаешь, ребенок выживет?

Лицо доктора помрачнело.

– Беременна!

Он аккуратно коснулся ее живота. Беременность все еще оставалась незаметной.

– Сложно… Сложно сказать наверняка… Вам известно, на каком она месяце?

– На втором, может больше, – ответила я.

Доктор осторожно ощупал покрасневшую кожу.

– Это возможно… И отсутствие кровотечения может быть хорошим знаком. Но, боюсь, эта задача мне не по силам, Гидеон. Я никогда не лечил такие серьезные ожоги.

– Что можно сделать? – спросил папа. Его глаза стали удивительно ясными и прозрачными. – Я не могу ее потерять. Не могу… – Из его горла вырвался всхлип, заглушая остальные слова. Слезы потекли по испачканным сажей щекам. Папа утер их, размазывая золу по лицу. – Я сделаю все, что в моих силах, док. Ты только скажи, что нужно.

Доктор продолжал работу, размазывая смесь из яичных белков и меда по маминым ранам, а затем неплотно забинтовал их. Обработав таким образом все тело, он укрыл маму простыней. Спрятав ожоги, доктор расправил плечи, будто с них упал камень.

– Док…

Тот повернулся к папе:

– Мне тяжело это признавать, Гидеон, очень тяжело, но я не знаю, что еще можно сделать. Нужно будет каждый день промывать раны и менять повязки, и еще, если она очнется, потребуется обезболивающее…

– Когда она очнется, – поправил папа с пылкой надеждой.

– Когда, – нехотя согласился доктор Эмброуз. – Мои запасы лекарств почти на исходе. У меня нет всего, что необходимо для лечения.

– Значит, я отправлюсь за перевал, – сказал папа. – Напиши список всего, что тебе нужно – что нам всем пригодится зимой, – и я съезжу за припасами.

– Папа, нет! – встряла я. – Эти существа…

– Я не стану спокойно смотреть, как твоя мать умирает! – оборвал он меня.

Доктор сжал зубы, подбирая слова:

– Я сомневаюсь, что это поможет, Гидеон. Я не могу обеспечить ей должного лечения. Даже если дочери будут день и ночь ухаживать за ней… Ей нужна полноценная медицинская помощь, тем более если… Если она все еще беременна.

Папино лицо помрачнело.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что у нее будет больше шансов выжить, если увезти ее из Эмити-Фолз. Отправляйся с ней за перевал, куда-нибудь, где есть больница… Больше лекарств… Повитуха, которая не валяется каждый день полупьяная.

– Выдержит ли она дорогу? – Папин голос прозвучал тихо, тише шепота. Одно неверное слово могло его добить.

Доктор поморщился, почесывая бороду:

– Боюсь, если этого не сделать, она точно не выживет.

Папа опустился на пол, закрыв лицо руками. Я рванулась к нему, потом назад. Мне хотелось утешить отца, но я не могла отойти от маминой постели.

– Но ведь сейчас с ней все в порядке… В смысле, ее спасли из огня, вы промыли раны… И мед… Мед ее вылечит. Обязательно вылечит! Все говорят, он как волшебный… Он может… Он может…

Подбородок задрожал, когда я попыталась сдержать слезы. Доктор ошибается. Я буду день и ночь сидеть с мамой и помогу ей поправиться. Конечно, останутся шрамы, но она выздоровеет. Все будет хорошо. Все будет…

– Я… я не хотел подслушивать, – перебил меня голос, донесшийся от входа в комнату. Уитакер стоял на пороге, положив руку на дверной косяк. – Но я не мог просто промолчать, зная, что могу предложить свою помощь. Я войду, вы позволите?

Кажется, я кивнула. Он осторожно прикрыл за собой дверь и подошел к папе.

– Сэр, если вы решитесь вывезти ее из Эмити-Фолз, я готов вас сопровождать. Я обошел все склоны здешних гор и нашел проход – там можно срезать… Повозка, запряженная парой лошадей, там точно пролезет. Вы сможете сидеть в повозке с женой, а я сяду на козлы.

– Срезать? – повторил папа, наконец осмелившись поднять взгляд и посмотреть ему в глаза. – Где?

– У вас есть карта местности? Я могу показать.

Папа молча кивнул.

– А как же чудовища? – спросила я. – Эти волки, медведи, что бы там ни было. Шесть человек погибло! В лесу явно что-то есть.

Уитакер пригладил волосы, убирая прядки с покрытого копотью лба.

– Мы возьмем оружие и фонари – очень много фонарей. Так мы станем слишком шумными и яркими, и никакие животные не посмеют к нам подойти. – Он накрыл мою руку своей и успокаивающе погладил ее большим пальцем. – Кстати, сэр, – добавил Уитакер, поворачиваясь к папе, – я отлично стреляю. Если возникнет какая-нибудь угроза… Какая угодно… Обещаю, что смогу вас защитить.