Семичастный крякнул, и что-то пометил у себя в бумагах. Ну а я продолжил:

– Вернусь к литературе. Премии в литературном мире есть. Не государственные премии. Их учреждают различные фонды с абсолютно сомнительным происхождением финансирования, или вообще частные организации. Премии эти считаются престижными в кругах тех, кто считает себя интеллигенцией, то есть – у оппозиции власти. Практически восемьдесят процентов нашей интеллигенции, если не больше – оппозиционны власти, которая ее кормит. Так вот: чтобы получить престижную премию в так называемой Большой Литературе, или как ее у нас называют сокращенно «Боллитра», нужно, чтобы в романе рассказывалось о злодеяниях советской власти, о лагерях политзаключенных, о зверствах «кровавой гэбни» (киваю хмурому Семичастному), о современной тупой и злобной власти, которая угнетает свой народ, только тогда роман имеет шанс получить премию. Например – крупную престижную премию завоевал некий роман о том, как советская власть издевалась над казанскими татарами, высылая их на смерть в Сибирь.

– Казанскими татарами? – фыркнул Семичастный – Да чем им советская власть помешала? Как жили, так и живут – не хуже, и не лучше других.

– Роман просто глуп. Он полон несуразностей, логических нестыковок, писательница, которая его писала, абсолютно не представляет, о чем писала. Но роман получил премию в Боллитре. Потому что раскрыл преступления советской власти. Кстати – по нему и фильм сняли, такой же тупой, как и книга, даже еще хуже.

Я помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Знаете…я против гонений на пастернаков и солженицыных, вы это знаете. Но все-таки какая-никакая цензура нужна. И нужно нечто среднее между абсолютным равнодушием государства и безудержной поддержкой так называемой интеллигенции. И нельзя отдавать весь издательский бизнес в руки частного капитала. Это дурно заканчивается, проверено годами. Советская власть всегда поддерживала интеллигенцию, давала ей столько всего, что…честно сказать, я не знаю – за что им все это давали. Я когда жил в Доме творчества насмотрелся на эту «соль земли». Честно сказать – восемьдесят процентов тех, кто там был – гнать поганой метлой, а не книжки их издавать. Жалкие интриганы, которые только и смотрят, обсуждают – кто больше премий и званий получил, да на какой машине ездит. Пауки в банке. Ладно…завершая, скажу: опираться нужно не на так называемую интеллигенцию, насквозь прогнувшую и вечно оппозиционную, а на инженерно-технических работников! Ученых! Педагогов, которые воспитывают молодежь! Врачей! Вот кого нужно поднимать! Вот кто наша элита, цвет нации! А не клоуны, развлекающие народ! Актеры да певцы. Комедианты, почему-то считающиеся элитой. Нужно прекращать практику поддержки бездарностей, получающих деньги только за то, что его книга идеологически выдержана. Это рыбы-прилипалы, которые плывут туда, куда поплыл их хозяин, и питающиеся крошками с его стола. Если книги неинтересны, если их не покупают – будь они хоть трижды идеологически выдержаны, гнать автора поганой метлой! Другой вопрос – что надо аккуратно наставлять авторов, чтобы они писали не только интересно, востребовано, но еще и в нужном контексте! Вот для того и нужна правильная, дельная цензура. Без перехлестов и глупости, как в случае с Пастернаком и Бродским. Думаю, что в рамках министерства культуры должен быть создан комитет, занимающийся этим вопросом.

– Так и занимаются уже… – вздохнул Семичастный – То ты требуешь ослабить узду, то хочешь цензуры…тебя не поймешь.

– Да что тут понимать?! Тут только и можно сказать: «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет!» Вот что такое сейчас советская цензура! Суслов, больше похожий на ожившую мумию фараона – вот ваша цензура! Разве Суслов должен определять – что издавать, а что нет, что показывать, а что нет?! Да от его присутствия молоко скисает!

Шелепин и Семичастный заулыбались, а я продолжил:

– Вон, Махров – пускай создает специальный комитет, подберет в него дельных людей, которые и не воруют и взяток не берут (Только секретарш на столах раскладывают! – хохотнул Семичастный), они и будут определять – кому издаваться, а кому нет! И ему на подпись! И так же фильмы! И создать черный список бездарей! Да, будут ошибки, да, будут просчеты, но не ошибается тот, кто не работает! И вообще нужно разработать максимально четкие критерии, по которым цензор станет определять ценность представленного ему материала. Направить его мысль!

– Вот вы этим и займетесь! Критериями! – поймал меня Шелепин.

– Инициатива наказуема! – хохотнул Семичастный.

– У нас говорили: инициатива имеет инициатора – уныло буркнул я, и добавил, скривив губы – насчет секретарш на столах, а что, лучше если секретари на столах? Будем радоваться, что у наших чиновников нормальная ориентация. Хе хе…

– Тьфу! – сморщился Семичастный – нам только этого не хватало! Секретарей на столах! Ладно, Карпов, ситуация ясна. Будем думать.

– Да, спасибо за информацию, она была ценной – задумчиво сказал Шелепин – Учтем. Можете быть свободны. Работайте, Михаил Семенович!

И я отправился работать.

⁂

– Может еще денек подождать? Может я еще не готов?

– Володя, хватит трусить! Это совсем не больно!

– Ага…иглы-то вон какие! Они до самого сердца достанут! Может ты задумал меня убить?

– Если бы я задумал тебя убить, то вначале привязал бы к столу, хорошенько попытал, чтобы узнать твои новые стихи и сочинить на них песни, и только потом убил бы. А так – какой мне гешефт от твоей безвременной кончины?

– А может ты патологический маньяк! Может тебе всласть мучить актеров! Может ты не любишь актеров!

– А я и не люблю актеров. Но не настолько, чтобы убивать их таким экзотическим способом. Все, хватит болтовни! Расслабься и лежи тихо!

И я приступил к делу. Иглы и правда втыкаются совсем не больно – ощущается лишь что-то вроде электрического разряда. Главное – попасть в нужную точку. А в мышцах так и вообще нет нервных окончаний – коли, сколько душеньке угодно!

Особого проку в иглоукалывании нет – чисто укрепляющее и все такое. Иммунитет повышает, расслабляет, снимает усталость и напряжение. А мне сейчас и нужно, чтобы снялось напряжение. И только потом…

«Потом» наступило через полчаса, когда я взял в руку блестящий шарик на цепочке и начал раскачивать его перед глазами пациента, потребовав, чтобы он внимательно следил за полетом шара. Я мог бы погрузить его в сон и по-другому, одними словами, но лучше пусть будет с шаром, так надежнее. Высоцкий перед сеансом хорохорился, говорил, что его железную волю ни один гипнотизер не пробьет, но…я только посмеивался. Давно известно – зрители, которые идут на сеансы гипнотизера куда-нибудь в цирк, или в театр (раньше часто устраивали такие представления), договариваются, что не будут поддаваться, а если увидят, что кто-то из них поддается на гипноз – сразу же толкнут, разбудят. Не подозревая, что именно вот этим самым заранее принятым планом действий они подсознательно готовят себя к тому, что поддадутся гипнозу.