парома, она погладила на удачу лебединую голову; изначально маслянисто черный клюв теперь поседел, и Шэй сделала мысленную заметку, чтобы сегодня же подкрасить его. Очередной пункт в списке ее дел. Подкрасить лодку, разжечь огонь, починить одежду Лонана. Рутинные домашние дела начали громоздиться в ее разуме. Она мысленно повторяла их список, как молитву, и они так поглотили ее внимание, что она едва не пропустила предупредительный сигнал. Два коротких вороньих крика подряд, так умело изданных, что сначала она не узнала, что каркал именно человек. Восприняла она лишь повторное карканье. Такие сигналы узнавали даже дети. Один сигнал означал безопасный проход, двойной – предупреждал об опасности и призывал остановиться.

До Бердленда оставалось еще ярдов двести, но кто-то, работая на сетевом куполе, мог заметить ее. Что ж, будет только полезно подождать и узнать, в чем там дело. Она присела на кочку, услышав, как где-то прогудела невидимая выпь, и вскоре заметила, как от купола в ее сторону спешно направилась знакомая фигура. Шэй подняла руку, приветствуя Колма, но он, махнув ей в ответ, указал на причал. Тогда она вернулась обратно по болоту, решив подождать вестей на корме лебединой лодки. Чайки кружили над головой, и она, достав из сумки кусок хлеба, развлекалась, подбрасывая кусочки в воздух и наблюдая за их ловкой воздушной акробатикой.

Колм начал говорить еще до того, как вышел на пристань.

– Нас навестили чужаки, – сообщил он без упреков, как мог бы поведать об интересной птице, залетевшей в сети, – горожане из Лондона, притащили с собой на поводках каких-то похожих на кровожадных волков зверюг.

– Искали меня? – вопросительно начала она, но сразу осознала, что больше их здесь никто не мог интересовать.

– Да. Тебя ищут.

Татуировки и клочки волос. Любой бедствующий пьяница посоветовал бы им поискать в Бердленде.

– Когда?

Вчера вечером. Но они обещали вернуться. Даже угрожали.

– Что вы им сказали?

– Я сказал правду. Что мы больше тебя не видим. Что чаще всего ты ночуешь в Лондоне, но мы понятия не имеем, где именно.

Шэй оглянулась на город; ей не приходило в голову, что тамошние события могут повлиять на жизнь в Бердленде; они изначально жили в разных мирах.

– Мы сказали им, что ты больше не вернешься, но они захотели увидеть твоего отца.

Шэй стало тошно от одной мысли о том, что люди Гилмора побывали в жилище ее отца. Они были слишком большими, слишком неуклюжими для их хрупкого дома. Она представила себе по-птичьи тонкие запястья и лодыжки Лонана, его открывающийся и закрывающийся рот.

– И, конечно, он все запутал. Сказал, что видел тебя вчера и что ты появляешься каждую неделю на Мурмурацию. Я пытался объяснить, что он потерял память, но не думаю, что они мне поверили. Есть все шансы, что они вернутся сегодня.

Чайки улетели от нее. Они поплыли дальше по реке, выискивая, чем бы еще поживиться.

– Я хочу увидеться с ним. Объяснить…

– Не думаю, Шэй, что это разумно. Ты должна понять, что нам пришлось повторять ему снова и снова, что ты больше не вернешься. Мне не хочется, чтобы чужаки снова заявились сюда. Мне удалось отговорить Лонана от путешествий в Лондон на лебединой лодке. Сейчас с ним занимается Шахин, учит его, что говорить, если они вернутся.

– Шахин? Та ястребиная девочка? А при чем тут вообще она?

– Мы нуждались в еще одной толковательнице ритуалов Мурмураций. Стая огромна, и все здесь напуганы. Она хорошо справляется, быстро учится, – он провел рукой по волосам, – вероятно, это временно, но пока тебе нельзя здесь появляться, по крайней мере, пока не закончатся эти волчьи происки. Если Лонан скажет им, что ты возвращалась в Бердленд, они никогда не оставят нас в покое.

Он посмотрел через плечо, и Шэй вспомнились крики вороны.

– Почему ты предупредил меня? Почему просто не вышел ко мне?

– Шэй… Шэй… – он опустил глаза. – Некоторые наши родичи считают, что было бы лучше отдать тебя лондонцам и покончить с этим.

– Какие родичи?

– Да, их немного. И никто из них не пользуется влиянием. Но сейчас для тебя здесь не так безопасно, как ты думаешь.

Должно быть, Шахин. Она дрожала и тряслась, пока ей делали татуировки, но не проронила ни слезинки.

– Шэй, они перебили голубей, – лицо Колма впервые горестно исказилось.

Чайки с интересом следили за тем, как Шэй выкладывала на причал привезенные подарки. Сначала засахаренный имбирь, завернутый в коричневую бумагу, и пять серебряных пенни. Она вдруг осознала, что ее не волнует, будет ли кто-то другой толковать Мурмурации, но терзали мысли о том, что завтра утром Лонана разбудит чужая рука.

Она достала чудесный спелый абрикос. Рядом поставила расписную деревянную коробку с чаем из Индии. Ее огорчало, что кто-то другой поведет его на берег, чтобы избавить от ночных кошмаров. Что кто-то другой будет произносить его имя.

Грецкие орехи в скорлупе и букетик увядших лилий. Кто-то другой вручит ему кружку чая. Кто-то другой причешет его взъерошенные волосы. Ее скромная кучка сокровищ выглядела безвкусно кричащей под суровым небом Бердленда, и даже если бы Колм сказал ее отцу, кто принес подарки, то его сообщение через мгновение стерлось бы из его памяти. Но она представила вспышку удовольствия на отцовском лице и решила, что ей довольно и этого.

– Тогда мне придется взять его лодку, – сказала она, и Колм кивнул.

Он помог ей оттолкнуться от пристани, лодку с одной Шэй на борту отнесло вниз по течению. Он постоял на пристани, затенив ладонью глаза.

– Передайте отцу, что в башне Святого Павла угнездилась семейка сапсанов, – попросила она. На днях она слышала, как они ссорились, будто старая парочка.

Прилив тащил лодку обратно к городу, и фигура Колма на причале с каждым мгновением становилась все меньше. Оказавшись ярдах в десяти от берега, она крикнула ему:

– Передайте ему, что они быстрее смерти!

Затем, положив голову на гладкую банку[13], она просто позволила приливу нести лодку по течению. Первую милю чайки следовали за ней, но сдались, сообразив, что запасы корма у нее закончились.

15

Высадившись на старую пристань, Шэй сразу увидела нечто новое. Поначалу она едва узнала себя. На плакате грубо намалевали какую-то карикатуру – хитрую и злобную косоглазую физиономию – но лохмы и хохолки по бокам головы и каракули татуировки могли иметь отношение только к ней. Она изумленно разглядывала изображение, но потом додумалась прочитать помещенное под ним объявление. Оно гласило:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ

ЮНАЯ ДИКАРКА ШЭЙ

ОБВИНЯЕТСЯ В УНИЧТОЖЕНИИ ИМУЩЕСТВА – ПОДЖОГЕ —

НАНЕСЕНИИ УВЕЧИЙ