Мальчик часто дышал, задыхаясь от слёз и горячего дыма.

— «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…», — начал шептать старик, обняв ребёнка.

Мальчик дрожал, прижимаясь к Александру всем телом.

— «…Не убоишися от страха нощнаго, — тихо продолжил Витя молитву, — от стрелы летящия во дни… Падёт от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши…»

Огонь трещал вокруг старика и ребёнка, сидящих на горячей земле и молящихся вместе.

— «…Не приидёт к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих…»

Старик молился, но голос мальчика и его дыхание становилось всё слабее.

— «…На руках возьмут тя, да некогда преткнеши о камень ногу твою…»

Старик молился, чувствуя, как тело мальчика обмякло. Александр закрыл глаза. Дышать было уже нечем. Прижав к себе Витю из последних сил, священник окончил свою молитву.

— «Воззовёт ко Мне, и услышу его: с ним есть в скорби… и явлю ему спасение Моё…»

Капитан Тауб неподвижно стоял перед объятым пламенем старым сараем. За его спиной плакали деревенские женщины, простирая к небу руки.

Офицер посмотрел на часы. «Пять минут. Уже пять минут… Выходи же, старик. Достаточно. Почему ты не выходишь? На тебе нет цепей…»

В десяти шагах от капитана стояли солдаты. Немцы о чём-то переговаривались и смеялись.

— Почему не выходишь, старик? — прошептал Тауб, — почему?.. Я должен знать: почему? во имя чего?..

Неожиданно капитан развернулся и прокричал:

— Солдаты! Вытащить их оттуда! Быстро!

Поражённые немцы опешили.

— Но, герр капитан, сарай горит… — пролепетал один из них.

— Выполнять! — проорал офицер, выхватив из кобуры пистолет. — Выполнять!!!

Трое солдат окатили друг друга водой из вёдер и побежали к пылающему сараю. Один немец держал в руке тяжёлый молоток, которым прибивал цепь, сковавшую приговорённого русского мальчика.

Капитан ошарашено смотрел вслед солдатам. На лице фашиста застыли ужас и смятение.

Через минуту закашлявшиеся немцы выволокли из горящего сарая старика и мальчика, положив их на траву. Подбежавшие с вёдрами лейтенант и прапорщик облили русских водой.

Неверными шагами капитан Тауб подошёл к неподвижному телу Александра и неуверенно наклонился. Глаза старика были закрыты, а лицо спокойно. Он не дышал.

— Не понимаю… — прошептал Ульрих, встав на одно колено. Коснувшись рукой груди русского, немец не почувствовал биения сердца. Александр был мёртв.

— Зачем? — продолжал вопрошать капитан. — Зачем? Во имя чего? Во имя чего, чёрт тебя подери, священник?!

Тауб схватил тело старика за грудки.

— Во имя чего?! — уже кричал офицер, — почему ты не сказал мне?! Я должен знать! Не понимаю… Не понимаю!

Все вокруг — и сельчане, и немцы — замолчали и удивлённо наблюдали за немецким офицером, склонившимся над телом русского старика.

Наконец, к капитану медленно подошли лейтенант, двое солдат и Грета Шварцман.

— Герр капитан? — с беспокойством произнесла медичка. — Вам нехорошо?..

Тауб резко взглянул на врача и приказал:

— Осмотри мальчишку. Быстро.

Не осмелившись перечить, Шварцман подошла к неподвижно лежащему на траве светловолосому мальчику. Наклонившись, она удивлённо произнесла:

— Дышит…

— Что?

Капитан резко поднялся и подошёл к Шварцман, склонившейся над русским мальчиком. Капитан коснулся рукой груди ребёнка, резко поднялся и крикнул стоящим поодаль солдатам:

— Двое! Быстро его в лазарет!

Секунду поколебавшись, двое солдат вермахта всё же подняли Витю с земли и понесли к госпиталю.

— Что вы?.. — растерянно произнесла фрау Шварцман. — Герр капитан? Что вы делаете?..

Тяжело дыша, Тауб подошёл к медичке почти вплотную и властно произнёс:

— Ребёнок должен жить. И ты выходишь этого мальчишку, поняла меня? Это приказ. Поняла?

Напуганная немка, покосившись вниз, заметила, что капитан всё ещё держит в правой руке пистолет. Глядя в безумные глаза Тауба, Шварцман, испуганно моргнув, кивнула:

— Так точно, герр капитан…

— Иди, — бросил офицер, взмахнув пистолетом. — Иди!

Медичка развернулась и поспешила за солдатами, забравшими ребёнка.

Капитан вермахта, тяжело дыша, посмотрел на лежащего на траве русского священника, потом развернулся и ушёл прочь.

На столе в избе Ульриха Тауба горела свеча. Капитан писал.

«Милая Марта, прости, если мои строки причинят тебе боль. Я не хотел, никогда не хотел видеть слёз на твоих глазах. Сейчас я прошу у тебя прощения в этом письме. Потому что не смогу сделать этого, глядя тебе в глаза, милая моя Марта.

Вчера я убил человека. Русского старика-учителя. Бывшего священника. Я не хотел.

Один русский мальчишка убил моего племянника Мартина. Я приказал сжечь ребёнка в старом сарае. И этот безумный старик — будь он проклят! — пошёл в огонь вместе с мальчишкой.

Видит Господь — я не хотел смерти этого священника. Этот человек не заслуживал смерти, но он пошёл ей навстречу, не колеблясь ни секунды. Я поражён и сломлен…

Прости меня, Марта. Не осталось больше ничего, чем я могу оправдать себя. Я не ведал, что творил. Я всегда гордился тем, что я — воин. Я жил этим. Но теперь я — всего лишь палач.

Мы больше не увидимся с тобой, любовь моя. Помни меня таким, каким я был в день нашей первой встречи, — простым пареньком, подарившим тебе букет белых полевых цветов. Я буду помнить тебя такой же, какой ты была в тот наш первый вечер: прекрасной незнакомкой с волосами цвета льна… Увы. Всё ушло безвозвратно. И от меня уже ничего не осталось.

Прости меня, если сможешь, моя родная Марта.

Прости.

Любящий тебя всегда — твой Ульрих».

Капитан вложил лист исписанной бумаги в плотный конверт и заклеил его. В дверь постучали.

— Войдите.

В избу вошёл унтер-офицер и вытянул правую руку в приветствии.

— Хайль Гитлер!

— Проходи, Пауль, — произнёс сидящий за столом капитан. — У меня есть для тебя два важных поручения.

— Слушаю, герр капитан, — ответил стоящий по струнке коротко стриженый светловолосый парень, которому на вид было не более девятнадцати лет.

Тауб встал из-за стола и подошёл к юноше.

— Вольно, — тихо сказал капитан. — Пауль, ты всегда был верен мне. Но сейчас я прошу тебя верить мне как никогда ранее. О поручениях, которые ты сейчас получишь, ты не должен будешь сообщать никому и никогда. Даже под угрозой смерти. Никому — и никогда. Понятно?

— Так точно, герр капитан, — чётко ответил несколько удивлённый унтер-офицер.

— Хорошо. Тогда слушай. Первое, — Тауб подошёл к столу, взял плотный конверт из пергаментной бумаги и протянул его Паулю. — Нужно доставить это письмо в штаб почтовой службы СС и передать лично унтерштурмфюреру Генриху Линденбергу. Чтобы ты понимал, Пауль, я буду искренен с тобой. Линденберг — мой