Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрожащей рукой Сева еще долго прижимал телефон к уху, восклицая:
— Катя! Ты меня слышишь?..
Но это было всего лишь наивное средневековое упование на чудо.
В конце концов Сева опомнился и обвел спутников полубезумным взглядом. Те, в свою очередь (включая державшего руль Филиппа Марленовича), смотрели на него. «Москвич» медленно катился по незнакомой улице.
Через некоторое время Костик сформулировал терзавший всех вопрос:
— Ну?
— Она попыталась сказать, куда ее увезли, но у нее отняли телефон! — сказал Сева.
Профессор вскрикнул и закрыл лицо ладонями.
— Боюсь, что это была последняя надежда обнаружить какой-то след! — сказал Сева гробовым голосом. — К сожалению, Катя не успела толком рассказать ничего полезного. Только о какой-то вывеске. Но, конечно, это нам никак не поможет. Дурацкая вывеска «BMW — символ счастья».
— Как? — спросил Филипп Марленович.
— Как? — спросил профессор Потапов, отнимая руки от лица. — Ты слышал, Филипп?
— Еще бы! — отозвался водитель «Москвича». — Прекрасные мгновения!
— В том районе мы сняли букву С с вывески «Садовая мебель»! — объяснил профессор. — Не правда ли, остроумно? А вывеска «BMW — символ счастья» была на соседнем доме. Район там старый, дома стоят тесно, и мы легко доберемся к Кате по крышам!
— Вот еще! — запротестовал Сева. — Только крыш мне не хватало! Вы что — забыли, как нас чуть не угробили приключения в подземельях?
— Не беспокойтесь, Всеволод, теперь вы в руках профессионалов! — торжественно провозгласил профессор. — Филипп, не пора ли нам поворачивать в нужном направлении?
— Ты как всегда не заметил, Аркадий, что прогресс неуклонно идет своим чередом, — отозвался Филипп Марленович не без сарказма. — Мы давно уже мчимся в нужную сторону.
Бывшему интеллигенту Федору Шашко по прозвищу Шнырь были нужны деньги. Впрочем, они были ему нужны всегда. Но сегодня их хотелось особенно. Очевидно, погода располагала. Шнырь шел к себе в подвал, где он обитал последние три месяца, не оплачивая пользование жилплощадью, из которой выселил пятерых котов.
На судьбу Шныря сильно повлияли отечественные сочинители романтических песен и хлестких романов, воспевающие свободу от оков неправильно устроенного общества. Рецепт свободы был несложен: ничем серьезным не заниматься и регулярно принимать раскрепощающие мысли напитки. Не поручусь, что сами авторы этих рекомендаций приблизились к идеалу настолько, насколько это сумел Федор Шашко. Он уже был недалеко от своего подвала, когда впереди затормозил «Москвич» с привязанной к багажнику на крыше складной лестницей. Из «Москвича» вылезли несколько человек, которых Федор подробно рассмотрел в свете уличных фонарей. Особо он отметил почти новые кроссовки Костика, серебристый чемоданчик и ящик с инструментами. Но больше всего ему понравился чемоданчик. Даже издали было понятно, что в таком могло оказаться, что угодно: и золотые слитки, и нефтяные акции на предъявителя, и непочатая бутылка самого лучшего японского виски.
Помечтав о содержимом чемоданчика, Шнырь собирался пройти мимо, но, увидев, что приезжие отвязывают лестницу, заинтересовался продолжением событий.
Один из тех, что вылезли из «Москвича», громко сказал:
— Вон она! Видите? — и все стали смотреть наверх.
Федор тоже посмотрел, но ничего особенного не увидел, кроме сияющей в отдалении в небе вывески «BMW — символ счастья».
Потом другой сказал:
— Как же мы туда залезем?
Шнырь понял, что эти люди хотят залезть куда-то высоко, не исключено — на одну из крыш. И сразу сообразил, что надо делать.
— Извините, что вмешиваюсь, — вежливо сказал Шнырь. — Вас, кажется интересует вот этот дом?
У него была счастливая внешность — через минуту после знакомства вам казалось, что вы где-то с ним уже встречались.
— Нет-нет, нас интересует вон тот дом, — вежливо показал рукой профессор.
— Понимаю, — сказал Шнырь. — Лучше всего попасть туда вон из того здания, видите. Оно совершенно заброшено, уверяю вас. Я это знаю доподлинно.
— Странно, — сказал Сева. — Кажется, ваше заброшенное здание не примыкает к тому дому, который нам нужен.
— Примыкает, примыкает, поверьте. Просто отсюда этого не видно. Сначала вы переберетесь вон на то здание, потом подниметесь вон на ту крышу, а оттуда легко попадете в нужное вам место.
— Спасибо за совет, — поблагодарил профессор.
— Может, оставим чемоданчик в машине? — предложил Марлен Филиппович. — Нам еще ящик с инструментами тащить!
— Действительно, — сказал Сева. — Почему бы нет?
— Вы что! — запротестовал Костик. — Один из самых надежных способов избавиться от какой-нибудь вещи — оставить ее ночью в машине на пустынной улице. — Я готов лично нести чемоданчик.
— А двое пожилых уважаемых людей будут надрываться и тащить лестницу? — возразил Сева.
— Ладно, не волнуйтесь, я понесу чемоданчик, — сказал профессор. — А вы берите лестницу. Вперед, друзья мои!
Сева и Костик подняли на плечи лестницу.
— И не тяжело вам, господа ученые-моченые, такую тяжесть таскать? — заметил при этом Сева.
— Она у нас немецкая, прочная, одиннадцать метров длиной, — сказал профессор. — Обычно мы носим ее втроем, в нашей команде есть еще доцент Фирдан Табатабаев, но он на днях избит по национальным причинам.
— М-да, научная жизнь, я гляжу, сильно изменилась, — заметил Сева.
— Кстати, дыра в заборе вон там, за углом, — вторгся в их беседу Федор Шашко, он же Шнырь.
Еще раз поблагодарив этого милого и внимательного человека, Сева, Костик, профессор Потапов и Филипп Марленович направились вдоль обклеенного афишами забора мимо многозначительных физиономий раскрученного певца, глядящего на них и на весь мир сквозь темные очки.
Когда вся компания приблизилась к нужной дыре в заборе, у Чикильдеева снова зазвонил телефон.
— Это Катя! — радостно воскликнул он, но тут же его голос наполнился смятением: — Это Катина мама! Что я ей скажу?
Тем не менее, он бодро отозвался в телефон:
— Здравствуйте, Зоя Андреевна!
— Сева, что происходит? — услышал он. — Не могу дозвониться до Кати. Со мной связался дядя Миша и очень удивлялся, почему вы к нему не приехали.
— Мы не могли, Зоя Андреевна. Так получилось. Я потом вам все объясню.
— А как же работа, которую дядя Миша тебе подыскал?
— Я нашел более захватывающее занятие, честное слово!
Очевидно, возбужденный голос Чикильдеева подсказал Зое Андреевне, что зять говорит правду.