— Конечно, если с вами, мой император, что-то случится, не дай Боже, — Екатерина перекрестилась, — как ваш первенец Алексей Петрович меня и наших детей выгонит из дворца, пустит по миру, или, не приведи Господь, — снова перекрестилась, — отправит нас всех на плаху. Все при дворе знают, как род Лопухиных, родственники вашей первой жены Евдокии, ненавидят меня и наших детей! — Екатерина потупилась.

— Вы, душа моя, вы — императрица, вы настоящая царица, жена моя. Алексей ничего не сможет сделать! — в гневе вскричал Петр, при этом чело его омрачилось горестными думами.

— Это он сейчас ничего сделать не может, пока вы живы и нас защищаете, а что будет потом, одному Господу Богу известно!

Петр принялся ходить кругами по комнате, бормоча проклятия.

— А известно ли вам, мой любезный друг, что сам Алексей замыслил предательство, он готовит измену великую, знается с врагами нашей державы и государства, — ласковым голосом проговорила императрица, гладя Петра по голове.

Тот вздрогнул от неожиданности.

— Откуда такие сведения про измену?

— Как, мой господин, вы разве не знаете? При дворе давно поговаривают про гнусные замыслы Алексея. Он спит и видит себя на троне, а для этого ему необходимо извести и вас, мой император, и меня!

— Но он же мой сын! Он не посмеет! — закричал в гневе Петр.

— Да? А сын ли? Вы точно уверены, что он именно ваш сын? — ласковыми и смеющимися глазами взглянула она на супруга.

«Неужели она знает?» — пронеслась мысль в голове императора.

Санкт-Петербург. Наши дни

— Карета подана, моя госпожа, — галантно открыл перед следователем дверь машины Володя Шестаков. — Куда едем? — уселся он за руль.

— Знаешь, я кое-что очень важное вспомнила. Мы обязательно поедем по делам расследования, но сейчас мне нужно в детский сад. Подбросишь? Я не надолго, — ответила Даша.

— В детский сад? — рассмеялся Владимир. — Ты забыла доесть там манную кашу? — веселился он.

— Да, смейся, смейся, вот будут у тебя дети, ты поймешь! — отбивалась Дарья. Она чуть не забыла про утренник сыновей, в последний момент напоминалка на телефоне помогла.

Ей давно было непонятно, как с такой потрясающей внешностью и легким характером у Володи до сих пор нет не только жены, но даже постоянной девушки.

— Володя, а почему ты не женат? — решилась спросить она.

— Тебя жду, — отшутился Володя. — А если честно, я маньяк, — серьезным тоном сообщил он, внимательно следя за дорогой.

— Сексуальный? — поддержала его шутку Даша.

— Ага, еще какой! Но до тебя мне далеко, — продолжая хихикать, игриво подмигнул коллеге Володя. А потом спросил: — А что в саду сегодня?

— Сегодня у моих пацанов важное мероприятие, они там стихи читают. Я чуть не забыла и не пропустила. Такая я мамаша, — горестно вздохнула Дарья. — Ты меня закинь, я постараюсь быстро.

В ответ Владимир только хмыкнул.

Через двадцать минут они уже припарковались у ворот детского сада «Солнышко».

К удивлению Даши, Шестаков предложил ей руку, и они вместе отправились в празднично украшенный актовый зал.

— Ты чего творишь, Шестаков? — прошептала она ему на ухо.

— Обожаю детские утренники, — сыто, как мартовский кот, облизнулся он, причем наклонился к следователю Безбрежной ниже, чем требовали того приличия.

На сцене Тема и Сема уже увидели маму и весело замахали из-за темно-зеленого бархатного занавеса.

Та тоже кивнула в ответ, рядом уселась Вероника Медведева, мать того самого Миши, с которым постоянно конфликтовали братья Безбрежные.

Вероника поприветствовала Дашу кивком головы, а потом тихонько заговорщицким голосом пропела:

— Наконец-то нормального мужика отхватила, поздравляю тебя, — и показала большой палец вверх, косясь на развалившегося на соседнем кресле Шестакова.

Даша не успела ничего возразить, потому что раздалась веселая музыка и занавес поднялся.

Хотя чего тут возражать, пусть думает, что хочет. И если уж сама Медведева оценила, то значит, можно брать! — хмыкнула про себя Даша. Весь концерт она исподтишка рассматривала коллегу — хорош, нечего сказать!

Наконец в самом финале на сцену вышли Тема и Сема Безбрежные и, немного смущаясь и сбиваясь, рассказали на два голоса «Лукоморье».

Зал рукоплескал, но больше всего кричал «на бис» и «браво» дурачившийся Шестаков.

Даше даже пришлось его немного осадить.

После финальной песни все детсадовцы высыпали в зрительный зал и побежали к своим родителям:

— Мама, ты пришла! Ты нас слышала? Тебе понравилось? — наперегонки закричали мальчишки.

Даша счастливо улыбалась и обнимала сыновей.

— А кто это? — наконец обратил внимание на Владимира Артем.

— Это мой друг, Владимир, — представила его Даша.

Тот с серьезным выражением лица подал руку для рукопожатия каждому сыну следователя.

Дети вежливо в ответ поздоровались.

После этого они дружной толпой высыпали на улицу, делясь впечатлениями от праздничного концерта.

* * *

После совместного похода в «Макдоналдс», купив мальчишкам вкусное мороженое, Даша привела их туда, куда с самого начала намеревалась отправиться.

— Ну и что ты тут собиралась проверить? — Володя подозрительно оглядывался по сторонам.

Они находились практически в центре города возле памятника Петру, больше известному как «Медный всадник».

— На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн, —

вспомнила известнейшие строки Безбрежная.

— Ага, я помню:

Отсель грозить мы будем шведу,

Здесь будет город заложен

Назло надменному соседу.

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно, —

поддержал Шестаков.

— Я тоже знаю — у Лукоморья дуб зеленый, — продолжил Тема, и все рассмеялись.

— А ты знаешь, что морского порта в городе во времена Петра так и не появилось. Единственный настоящий морской порт как был, так и по сей день остается в Кронштадте на острове Котлин. Из-за участка мелководья длиной двадцать семь морских миль, это примерно сорок семь километров, Петербургу было отказано в праве именоваться «дверь», на то время он оставался всего лишь «форточкой в Европу», — задумчиво произнесла Даша. — Да и грозить отсюда шведам далековато, и глупо ставить столицу на самом краю периферии страны, где один дневной поход неприятеля был способен занять главный город.

Ее все больше и больше поражали нестыковки официальной версии истории.

— А почему он медный? Он же бронзовый! — указал Шестаков на памятник.

— А почему он без штанов? — поинтересовался Сема, рассматривая монумент.

— Ты еще спроси, почему он в римской тоге и легких сандаликах и совсем на Петра не похож или почему любимая кобыла Петра Лизетта стала, пардон,