— Скажите, посол Ндала: Триумвират еще не разобрался в своих чувствах по поводу наркотиков? Как говорили древние: буриданов осел?

— Триумвират не «разбирается в своих чувствах», джентльмен Дэрик, а осторожно взвешивает последствия, — сказал Ндала. — Вряд ли необходимо доказывать вам, какую большую прибыль получит Центавр от этих наркотиков, являясь акционером ЦХИ и контролируя его интересы. Эта дополнительная прибыль легко может быть использована против ваших конкурентов.

Дэрик пожал плечами:

— Или… легко может помочь нам пойти навстречу и согласиться слегка ослабить контроль… особенно, если на голосовании Конгресса вы будете полностью и искренне нас поддерживать. В конечном счете вы должны видеть перспективу. Мы — не враги. Иногда мы сбиваемся с маршрута, но тем не менее это правда.

Посол Триумвирата откинулся в кресле, глядя через весь стол прямо на Харона:

— Возможно, что мы найдем нечто существенное, когда вернемся в посольство?.. — пробормотал он. Они лгали: Триумвират уже знал, что будет голосовать за отмену вето, хотя сами наркотики их особо не заботили. Им нужна победа Страйгера. Но им хотелось прощупать, на какие уступки готов пойти Центавр и что они могли из него вытрясти…

— Считайте дело решенным, — сказал Харон, мельком взглянув на меня.

Его слова почти соответствовали тому, как я их ощущал: Харон не соврал.

Элнер тяжело вздохнула. Она, как и все сидящие в зале, знала, что, хотя на ее стороне ФТУ, Страйгер тоже имеет свои тылы. Она хотела, чтобы дерегуляция не прошла. И причины этого были настолько глубоко скрыты в ее мозгу, что я не мог их прочесть. Она даже думала отказаться баллотироваться в Совет, если это удержит кого-нибудь из сторонников Страйгера от голосования за дерегуляцию; для них это был единственный способ протолкнуть его в Совет. Но Элнер понимала, что дело тут гораздо сложнее и запутаннее.

Она считала Страйгера порядочным человеком, достойным кресла в Совете не меньше, чем она. Может, и больше. Элнер не верила, что Страйгер — командирская марионетка. Брэди не верил тоже, но по другой причине. Она не знала, кем был Страйгер; не верила — или не обратила внимания — на то, что я ей рассказал. Она восхищалась и завидовала его вере в Бога и человеческую природу. И считала, что его вера в пентриптин как в решение всех проблем лишь по несчастливой случайности оказалась на руку командирам, совпав с их интересами…

Я вжался в кресло. Мне было плохо: что-то среднее между опустошенностью и депрессией. Командиры имели усиление и легкий доступ к информации, что позволяло им держаться наравне с межзвездными империями. Но не давало ключа к чужому мозгу, к тайнам, скрытым за равнодушным выражением глаз. Я не мог сказать, разочаровался я или просто успокоился, узнав, что все они были всего лишь твердолобыми, если говорить по существу.

Наконец встреча завершилась. Но не мой рабочий день.

Нас ждала еще одна комната, где, чуть ли не упираясь в закиданный бело-золотыми гипсовыми цветами потолок, высились горы еды и напитков.

Я был голоден, но пальцем ни к чему не притронулся. Рисковать не стоило. Я лишь наблюдал и слушал, стоя рядом с Элнер, как мне и полагалось. Джордан сначала надзирала за мной, но, увидев, что я не ем и не разговариваю, оставила в покое.

Я всего лишь помощник: никто не станет заговаривать со мной первым. Я стоял, слушая, как смертные боги Федерации обсуждали, каким образом лучше обойти Управление и как занять чужое гнездо; сколько потребуется пентриптина, чтобы унять мятежников на какой-то там планете… какой ущерб производству причинили пререкания о льготах… какой болью в заднице обернулось вмешательство ФТУ в их махинации с рабочей силой… Советы, нытье, сплетни — словом, сплошной поток дерьма.

Я заметил высокого блондина, который выплюнул на пол героиновую жвачку; кто-то в нее вляпался, пока я наблюдал за ним. Господи! Да у него манеры хуже моих! Похоже, богатым наплевать на манеры. И им наплевать, если ты беден. И только те, кто подвешен между этими двумя полюсами, кому есть, что терять, должны знать, как себя вести. Я дотронулся до своей эмблемы.

Раздался грохот, затем где-то позади меня послышались ругательства и смех. Я волчком повернулся вокруг своей оси, потому что на миг показалось, будто я почувствовал пси-энергию. Я не был уверен. Может, просто кто-то расколотил тарелку с едой. Может, это нервы или вино так подействовало на меня… Я нервничал, поскольку хорошо помнил, что в этой толпе мог прятаться, поджидая удобного случая, чтобы повторить трюк, телекинетик. Идиот с нездоровым чувством юмора. Но, может быть, он понял, почему тогда, на обеде, его фокус не удался. Однако он меня не выдал. У него, наверное, тоже есть что скрывать. И вероятно поэтому он делал лишь маленькие гадости, которые невозможно было отследить. А может, меня оставили в покое? Сомневаюсь. Меня могли поймать врасплох. Я потихоньку стал вытягивать щупальца, прощупывая толпу…

— Мез Кот!

Я обернулся. Передо мной стояла Ласуль Та Минг.

— Да, мадам?

— Вы спите на ходу.

Я спешно подобрал щупальца, наводя резкость.

— Нет, мадам. Просто… ну… делаю свое дело. Черт! Не говори так! То есть я имел в виду…

— А, понятно. Вы и вздохнуть еще не успели, как вас протащили через все это. Вам, должно быть, наш мир чужд?

Я услышал, почувствовал в ее словах невольную снисходительность. Но Ласуль заговорила со мной, чего другие никогда бы не сделали. И, кроме того, она была права.

— Да, мадам. Чужой.

Я снова увидел в ней Джули, но сейчас мне не было так больно, как раньше.

Харон, хмурясь, наблюдал за нами. Я коснулся его мозга и тут же отдернул щупальце, чтобы не погореть. Ревность, подозрение, разочарование… Омерзение. Последнее предназначалось мне, остальное — жене. Я чувствовал, как неуверенность скручивалась в жгут внутри него каждый раз, когда он смотрел на Ласуль. Он женился на ней не по любви, а ради политики; он знал, что она не любит его.

В Ласуль Харон тоже видел Джули… свою дочь. Но только в идеальном ее варианте. И Харону становилось тяжело и неуютно; глядя на Ласуль, Харон чувствовал то, что не должен чувствовать человек, вспоминающий свою дочь. В нем еще жило чувство, которое должно было умереть давным-давно…

У меня по спине поползли мурашки.

— Что вы сказали? — спросила Ласуль.

Но я ей ничего не говорил.

— Ничего, мадам, — ответил я. Я не был вполне уверен, удалось ли звукам просочиться наружу или я просто промычал нечто неопределенное. — Джиро здесь? — переменил я тему, чтобы переключиться. Мальчика нигде не было видно, но, если мне нужно нащупать того, кто играет в дурацкие телекинетические игры, он — кандидатура номер один.

Она покачала головой:

— Нет. Джиро хотел прийти понаблюдать за встречей, но я запретила. Это наказание за его вранье.